В нас Каин
живёт,
и мы не сможем
расстаться с этим
никогда,
даже тогда,
когда предстанут
пред нами
каиновы Врата.

Мы сотканы
из антиподов,
противоречий
от Него,
в нас вся история
народов,
сосредоточие всего:

Добра и Зла,
вины и власти,
любви и ненависти,
страсти,
всё из чего
из века в век
формировался человек.

Это и есть
залог того,
что долог путь наш,
может, вечен
(в Театре Душ —
Войны и Мира,
где Тень останется
Кумира),
а разум будет
человечен.

Обретение смысла

* * *

Ох как трудно нам метаться
между Богом и собой,
ох как тяжко оставаться
между небом и землёй.

Не парящим, не просящим,
не покаявшись в грехах,
нет дороги к уходящим
нашим ценностям в веках.

Опуститесь на колени,
перед Богом, пред судьбой,
попросите при молении
стать чуть выше — над собой!

Перестанем мы метаться
между небом и землёй,
перестанем оставаться
между Богом и собой.

* * *

Замкнулся круг, –
не разомкнуть,
ты осознаешь вдруг,
мол, ничего нам
не вернуть,
вновь не сомкнувши
рук.

И мы летим
куда-то вниз,
где пустота.
Вчера покинули
карниз,
а впереди
Врата.

Пред ними
на коленях –
ниц
не оправдаться
Там.
Не разглядеть
желанных лиц
перед собою
нам.

Замкнулся круг —
не разомкнуть
как жаль,
закончив свой
земной наш путь —
свой не нашли Грааль.

* * *

Уход из жизни
как ожидание того,
что там увидишь нечто ты такое,
какое недоступно никому,
«в стране бедлама
и героев».

Времена года

Бездна
без дна.
Весна
без сна.
Лето
без света.
Осень
не сносна.
Врата
у погоста.
Холод
настал.
…………
Как я
устал…

* * *

Врата для каждого из нас
в мир этот открываются
случайно.
Войдя в него,
мы закричим отчаянно.
Он кажется нелепым нам,
чужим,
холодным и жестоким —
не родным.
Но всё-же обвыкаем
с ним вдвоём,
чего-то от него
мы долго ждём.
Пытаемся понять его,
любить,
пытаемся объять его,
с ним жить.
А он бросает нас
на частокол
проблем,
какие
создаём мы
сами.
И в руки мы готовы
часто кол
взять и сменить,
что искренне ругали.
…Но впереди
опять закономерно
откроются Врата
другие…
и прежний мир
покажется безмерно
нам лучше, чем
грядущие Иные.

* * *

Сон
на крыльях
куда-то
несёт…
Впереди —
Черта,
за нею Врата.
За Вратами Всё,
что не хватало
здесь —
Мир
на ладони
весь!

А ты в нём
и над ним.
Ты вне его,
одновременно
с ним!

Как свободен
полёт!…
Космический холод
и лёд —
вне ощущения
всего…
Как легко!

Но…
свет поглотила
тьма,
и в ней
исчезла
сама…
Тяжесть наполнила
грудь.
В обратный лечу я
путь.

Внизу
пронеслась
Черта,
за нею
закрылись
Врата.

Я
просыпаюсь
и
сомневаюсь,
что
путешествовал
Там.

А
за окном,
как перед сном —
голубиный гам.

Ветки стучат
в окно.
Как хорошо,
что это дано
нам…

Ощущать,
сравнивать,
понимать.
И даже
аритмии сердечной
внимать.

Чувствовать —
ещё не Конец,
хотя только
его венец
нимбом
над Вратами
предстал…

И только,
проснувшись,
я понял,
что, видно,
во сне
опять
умирал.

* * *

Сегодня
перестали мы
любить
и удивляться,
и радоваться за друзей,
и искренне смеяться,
в компании гулять и пить.

Мы стали больше
безразличны,
развязаны,
эгоцентричны.

И суету
за жизнь мы принимаем,
а иногда
себя не понимаем.

Пытаемся подчас
без меры
бросаться
в разные химеры,

теряя круг
друзей шальных,
коих забыли,
жаль иных,

что сами нас
не привечали,
не ждали нас
и не встречали,

когда нужда
встречать была,
когда печать
нуждой слыла…

Как жаль.
Стеной пред нами даль…
Стена высока
и крута.

А впереди
там из тумана
нам открываются
Врата.

Не рано ли
входить нам в них?
Куда ж идти?
…Но нет иных…
…………………
Пока дорога
к ним далече,
пусть время в нас
гордыню лечит.

Заставит чаще
улыбаться,
с друзьями
где-нибудь
встречаться,

и жизнью вдоволь
наслаждаться,
пока мы живы
на Земле.

* * *

Всё так обыденно
и всё так просто,
и этот день,
и маета весны.
Погода мерзкая
совсем уже не сносна,
какие-то обрывочные сны…

Какие-то
загадочные лица
перебирает память
невзначай,
то женский лик,
то пёс погибший
снится,
официантка,
ждущая на чай…

Потом она
тихонечко уходит
загадочно,
так смотрит на меня…
Во мне душа
опоры не находит,
глаза её
как будто бы винят…

Не знаю в чём,
не знаю почему-то
мне жутко стало,
сердце уж вразнос.
Мне вечностью
казалась та минута,
к которой я
сознанием прирос.

Я уж готов
бежать за ней,
не в силах
себя от стула
даже оторвать…
Кричу: «Возьми!»
в ответ:
«Я не просил-а-а!…».
Официанткой
оказалась мать…

….Нам матери,
то в непогоду снятся,
то лишь тогда,
когда так больно
нам.
И ищем мы в углу
былые святцы,
чтоб лоб перекрестить,
забившись в храм.

Но в храм давно —
забытая дорога.
Мы в суетность
одели бренный мир.
У Врат стоим,
боясь его Порога,
переступить,
узнать,
что Там за ним.

Единственная тайна
не доступна,
единственный рубеж
не перейти!
И пусть останется
та крепость не преступна,
как Истина
к какой не подойти.

Ведь что-то же
должно быть непорочно,
должны же верить
хоть во что-нибудь?
В противном всё
так зыбко
и не прочно,
в противном исчезает
сама Суть.

Человек делающий

Homo faber,
Homo faber,
ты не сделал ничего,
чтобы души
не черствели,
а сердца не каменели,
ты не сделал ничего.

Ты не сделал,
что так нужно
нам внутри нас,
не наружно,
где с душою
не натужно
мы бы жили,
и любили,
а любя бы,
не тужили —
ты не сделал
ничего.

Homo faber,
Homo faber
не познал
и сам себя,
Homo faber,
Homo faber,
ну, за что
любить тебя?

* * *

Когда собака издыхает
она не стонет,
не стенает,
смиренно
мир свой покидает
глазами только
говорит,
как прожила
в собачьей доле
на поводке,
цепи,
в неволе,
но никого
в том не винит,
и не,
и не
благодарит

в отличие
от человека…

Какой
и стонет, и стенает,
от боли острой
закричит,
и близких он уже
не чтит,
кто в изголовье
засыпает…

* * *

Я воюю с собой —
нет мира в душе.
А надо мной —
мишень.

Пули летят стрелка,
бьют над головой.
Дрогнет ли его рука
и что будет со мной?…

* * *

Не разобравшись
сам в себе,
я от людей бежал.

Хотелось спрятаться
в себе –
среди сомнений жал.

От мыслей
нам не убежать,
они — как приговор.

Осталось только
с болью ждать
нам гильотины створ.

Вот к шее мчится
острие,
остановился миг…

…спасает нас
наедине
чудесный лик.

Какой заждался
где-то нас,
и нам давно внимал,

но в прошлом-то
никто из нас
того не понимал.

Самовлюблённостью
порой
мостим дорогу в ад.

Над покорённою
горой —
последний звездопад.

Как росчерки пера —
на тёмном своде
след.

То знак — пора,
то знак — пора…
…нам падать вслед.

Властительная власть

* * *

Мир
открывают гении.
Ими же
правит посредственность.
Гении идут
через тернии,
власть —
через наследственность:
правно,
бесправно,
с помощью
демократии,
аристократии,
генералов
и адмиралов.
Никто её
не ставил ещё
над собой.
Она —
сама собой…

* * *

Никто не мог нас победить,
завоевать,
поставить на колени.
Но всё ж нашелся человек,
по кличке Ленин,
не научивший всех нас жить,
но научивший верить
не в Бога, чёрта,
реализм,
не в то,
чем труд оплачен,
а в горизонт,
где коммунизм,
бессмысленно
маячит.

Сегодня некому учить.
Всему хозяин — рынок:
народ один —
на всех господ,
а господам — весь рынок.

* * *

Безумность правит миром,
загнав своих коней,
власть захлебнулась пиром,
споив поводырей.
Ослепла, расползаясь,
на ощупь и впотьмах,
в грехах своих не каясь,
не ощущает страх.
Пред истиной закона.
пред Богом, судиёй,
пред собственным народом,
какой в стране — изгой.
………………………………………..
В смердящем исступлении
мир мечется во мгле,
в каком же поколении
вновь появиться мне?

От «Болотной» к тому же, что и на «Сахарова»…

К чёрту сентенции
Мы —
не интеллигенция!
Умственно отсталая блажь.
Скатившаяся в дерьмо
полигенция —
от дураков,
плутовства
и лаж.

Предающая себя и народ,
жаждущая откровения,
а сама
до преклонения,
Западу смотрит в рот.

К чёрту сентенции!
Власти всем хочется —
не интеллигенции!

Она как использованный
презерватив
(презрев законодательный норматив),
забеременев
случайными идеями
(вместе с легкомысленными
феями)
в очередь за консультациями
на аборт
«в норковых шубках»
к гинекологу
в прострации
спешит
расстаться с оргазмом
впечатления
за искусственное
оплодотворение
евнухами от политики,
получающими
жалование от критики
тех, кто,
захлёбываясь деньгами,
не делится
с ними.

Народ?
Он сыт пока и обут.
Ему не к чему
брать редут
на Болотной,
на Сахарова.
Ему даже не нужно
заговора.

Разобщённость его
немыслимо велика.
Перед ним Стена.
А под ней
шелупонь
вскидывает вверх ладонь…

Суета!
Из сует — суета…
А интеллигенция
уже не та,
даже,
что когда-то была…

Сегодня это —
от шоу
меновых подмостков,
шелупонь скоморохов
от великовозрастных,
до подростков,
не знающих мозолей
на руках,
но натёрших их
от демократии
словесной в мозгах.

Агония власти
и шелупони,
гарцующих не на жеребцах —
на пони
на подмостках
столичной сцены.

Сколько пены!
Театр абсурда,
театр абсурда…
Где
долгожданные
перемены?

* * *

Нам некуда
из бездны пасть,
под нами —
пустота.
Вверху —
властительная власть,
а впереди —
Врата.

И хоть мы встретимся
все там,—
всё будет, как обычно:
властителям —
богатый храм,
народу —
крест привычный.

Богоправители —
в церквах,
властители —
на лобном месте.
Разлучены
мы в головах,
и в мир иной —
не вместе.

Пастух и стадо,
Бог и царь,—
всё так не ново,
как и встарь.

Повозка жизненных
ухабин
плелась, летела ли
в опор.
В нас ген наследственности —
Каин,
с тех самых изначальных
пор.

Всё в нас сплелось:
и жрец, убийца,
скиталец-странник
и герой.
И страх сковал
все наши лица
пред этой страшною
стеной,

какой себя мы разделяли,
какую страстно воздвигали,
какую штурмом
в мыслях брали,
…а в жизни
просто предавали,
властям
же руки целовали
и умирали на кладбище,
где поп и царь,
и рвань
и нищий.

Всех уравняет нас
десница
и тех,
кто мог всем насладиться
и тех, кто
в жизни не успел
закончить много
разных дел,
и тех, кто о делах
не вспомнил.

* * *

История
в одинаковой степени
делается гениями
и мерзавцами.
Да и по жизни-то мы идём
чаще с христопродавцами.

Торг идёт,
жизнь идёт,
всё покупается,
Бог со вселенских высот —
к нам
не спускается…

* * *

И,
кажется,
что мир сошёл
с ума!
И
хочется
куда-нибудь
уйти,
но вот, куда,
но вот, куда?
……………….
С ума сойти…

* * *

Политический Дом
престарелых
нуждающийся
в реставрации.
Политический Дом
престарелых —
отстойник
Федерации.
Неприкосновенных и
не справившихся
с делами в своих
губерниях
ссылают туда
проштрафившихся,
и не разобравшихся
в их терниях.
Отцы Святого
Семейства
власти своей
и коррупции,
страдающие от
без действа,
на острие
обструкции.
Послушная заводь
пресыщенных
безделицами
полномочий,
надуманных и
напыщенных
надутых правомочий.

* * *

Власть пожирает всех,
стоящих на пути.
Она лишь охраняет тех,
с кем выгодно идти
до рубежей, которых та
поставит пред собой,
и уничтожит как всегда
того, кто был не свой.

* * *

Куда не кинешь взгляд —
династия воров:
во власти ли,
в образовании.
Порою даже
не находишь слов,
чтоб не стыдится
в эдаком признании,
что ты от плоти
должен быть вором,
коль все воруют —
ты же тоже вор?!

И вот уже,
не чувствуя опор,
махать захочешь,
в руки взяв топор,
крича, что этого
не может быть,
должны же кто-то
не ворами слыть
в отечестве своём!?

…В обнимку с тенью
мы вдвоём
боимся подобраться
к дому.
Боимся мы!
Что кто-то за углом
и наш давно
уже очистил дом…,
но принимаем всё, и все —
как меру,
и сами следуем
разбойному примеру.

* * *

Господа, господа!
Обнимите Россию,
необъятную,
странную эту страну.
Господа,
господа,
полюбите Россию,
полюбите как женщину
только одну.

Господа,
господа,
защитите Россию
от хулы защитите,
покорный народ,
какой никогда
над собою не ставил
жаждущих счастья
народу господ.

Господа, господа!
Обнимите Россию,
Богом забытую
эту страну,
господа,
господа,
полюбите Россию,
полюбите как женщину
только одну.

* * *

По-старому,
по-новому,
ну, как не погулять!
Хоть Новый год,
хоть Старый год
чего нам разбирать?
Коль водка есть,
коль пиво есть,
кусочек колбасы,
за стол нам сесть
чего-то съесть,
а, выпив, закусить.
Хоть Новый год,
хоть Старый год,
хоть вновь на Рождество:
коль дал нам Бог,
хоть взял с нас Бог
нам, впрочем, всё равно.
И всё равно
мы будем пить
за бороды таскать
и почему-то вспоминать
всегда родную мать.
А как же нам ещё бы
жить,
коль тысячу уж лет
мы можем только
зелье пить,
не видя белый свет…

Потрясение любви

Красота и мудрость во спасении не нуждаются!

* * *

Не тронут
запоздалый ужин.
Никто мне в дверь мою
не позвонил.
Я вновь один,
я никому не нужен
и женщине,
которую любил.

А там,
где пустота,
в какую окунусь
холодным одиночеством
простужен,
назад я никогда
не оглянусь,
я знаю, —
никому не нужен.

Вселенную
в ночи я обниму,
которой хаос
панихиду служит,
и буду я
подобен лишь ему,
поскольку хаос
никому не нужен.

Но где-то
в глубине его
забродит новое
Начало.
Я буду знать,
что там есть часть меня —
или душа,
которая кричала.

…Звала кого-то,
обращаясь в бездну,
но даже эхом мне
не отвечала.

Не тронут
запоздалый ужин.
Никто мне в дверь мою
не позвонил.
Я вновь один,
я никому не нужен
и женщине,
которую любил.

* * *

Я исчез для тебя,
исчез.
На тебе я поставил
крест.
Свой несу
на свою
Голгофу,
сняв сандалии
и тогу.
Боль пронизывает
каждый шаг,
солнце
сжигает плечи.
Пред миром
душою наг,
я исчезну,
поскольку
не вечен.
Но с вершины
небытия
всё же буду
тобой восхищаться,
даже если
рядом не я,
а с другим
ты будешь общаться.
Не исчезай,
только
не исчезай.
Знай,
с высоты
небытия.
Только я могу,
только я
так любить,
и хранить
тебя.

* * *

Она жила по Фрейду
и любила всех.
Её же никто не любил,
потому что любила всех.

* * *

Любовь –
трагедия.
Счастье —
в её глотке.
Расставание –
трагикомедия,
с одиночеством
на поводке.

* * *

ГК* («надо идти к себе…»)
Волчица!
Хватит тебе
по тайге волочиться,
довольно судьбу
испытывать вновь,
хватит идти
и к Себе торопиться,
ибо придется
и в том усомнится,
что ходит ещё
под Богом любовь.
Себя мы не знаем,
и…
не
понимаем,
мы —
симметрии никчёмная мера,
киральность,
которой
любая химера
завидовать может…
…А жизнь-то,
родная,
другое итожит:
слагает
и множит,
а то,
что дороже,
под сердце и в память
надолго заложит.
И вылетит
птицей
когда-то
нечаянно,
вот она — «Я!»,
ты вскрикнешь
отчаянно…
Но это,
скорее,
(иль точно) —
не ты,
а прошлое,
вышедшее
из суеты…

* * *

Лязг вагонов,
стук колёс…
Полетело
под откос
всё, что было,
что сбылось,
сохранить
не удалось.

Уж прости,
что я такой,
что ничей я
и не твой,
слишком искренен,
нелеп,
мир не знаю,
хоть не слеп.

Но…

лязг вагонов
мне напомнил,
что когда-то,
извини,
я тобою
мир наполнил,
в том себя уж
не вини…

Красотой изящной
лепа,
ты с натурой
не сошлась.
Вышло так,
прости, нелепо,
как тропинка
разошлась.

Заблудилась,
затерялась,
по которой
ты ушла.
Надо мной
ты посмеялась,
хоть другого
не нашла…

Я найти же
не пытаюсь,
и себя
на том ловлю,
что во сне тебя
касаюсь,
и во сне
ещё люблю.

Вот и сам
не понимаю,
ну за что
такой мне крест:
в одиночестве
сгораю,
средь прелестнейших
невест.

* * *

Торопимся мы жить:
карьера
и дела…
И ночь с любимою
была,
могли гулять и пить.

Друзей невпроворот,
казалось, будет век,
но времени
неумолимый бег
нас вверг
в водоворот.
……………………………….
Друзья ушли
на центробежный круг,
карьера душу отняла,
на гребень жизни
подняла,
да уронила вдруг.

И вот сейчас
наедине
покинутый, как пёс,
на лапы положив
свой нос,
живу на дне.

Здесь также всё,
как наверху,
но разница лишь в том,
что больше падать
не смогу,
как вы потом…

Цепляясь,
будете лететь,
ко мне, ко мне.
Вам не понять,
вам не отнять,
что у меня на дне.

Поскольку нечего отнять
всё в прошлом и былом.
Хотелось, правда,
бы сказать
лишь только
об одном.

Что так людей
наотмашь бьёт,
что так меняет их,
что так однажды
предаёт,
виня других.

* * *

Под Новый год,
что пожелать тебе?
Всё кажется не ново…
Скучнеющий ансамбль
избитых слов,
среди которых нет
единственного слова,
поведавшего нам,
что мир не нов.

Закрыть глаза
и раствориться в нём
и,
обхватив руками
бесконечность,
в которой мы
бродили бы вдвоём
и нас сопровождала
вечность.

* * *

Ты пригуби вино,
как поцелуй оно:
то вскружит голову,
а то теплом согреет,
и от восторга
губы каменеют,
каким любви
блаженство
отдано.

Ты пригуби меня,
ресницами коснись,
и нега в трепет
жаркий перейдёт,
родная…
А утром ранним
без меня проснись,
волшебница любви,
Даная.

* * *

Детство естественно
и непосредственно.
Юность—
не сжатая нива —
красива.
Молодость,
кажется,
больно спесива.
Зрелость — опытна,
но суетлива.
Старость — мудра
у кромки одра…
……………………..
А жизнь-то
одна…

* * *

Пора,
пора, мой друг,
а как иначе!
Запела иволга уже,
вода с лугов сошла,
душа по Северу
ночами уже плачет —
весна пришла.

Рюкзак бы за спину
и…
в самолёт.
Крылатая надежда
остаётся.
И как порой
необходим нам взлёт,
а вот взлететь
уже не удаётся…

Всё тянут вниз
никчёмные заботы,
года пристёгивают нас
ремнями к месту,
а так хотелось бы
добраться до работы,
вновь в геологию влюбиться,
как в невесту.

Желанье есть,
а силушка не та,
по траверзу
пройтись, шагами меря,
остаток жизни,
в коей высота —
едва ли не последняя
потеря.

А сколько было их?
На памяти не счесть.
Но вот какими бы
потери не бывали,
средь них находки
всё же тоже есть,
какие женскими
мы называли
именами.

* * *

Звериное лицо
страшнее морды зверя.

В оскале зверя — страх
и ожидание пира.

В лице же — ненависть,
желанье уничтожить

кого угодно,
может быть, кумира,

которого недавно
сотворил,

в оскале же его —
боготворил!

Звериному лицу
не надо плоти жертвы,

в лице его
уже давно все мертвы.

* * *

Сынок!
Живи и радуйся.
Щади звонками нас.

Без отклика —
душа не отзовётся.

И постучи в окно,
хотя бы раз,

когда тебе
здесь проходить придётся.

* * *

Я ухожу…
И с этим бы
смириться,
но только окажусь
наедине,
мне хочется в то лоно
возвратиться,
где так спокойно
и надёжно
мне.

Где гладила
смиренного ты кота,
какой мурлыкал песнь свою:
«…мур, мур-рр…».
Под простынёй
ласкалась нагота,
по радио мычал
ночной гламур.

* * *

Я бы уехал
куда-нибудь,

просто,
закрыв глаза.

Я бы уехал
куда-нибудь,

ничего никому
не сказав.

Только некуда ехать,
лететь,

а впереди —
стена.

Надо, наверно,
запеть,

чтобы упала
она…

* * *

Любовь — как потрясение…
И от неё дорога только в бездну…

И падать нам в неё, —
как будто бы лететь.

Любовь —
как откровение,

которое постигнув всех,
нас делает другими,

способными понять
что не хватает нам.

Но мы же мечемся —
любимы, не любимы…

И вопиет в нас страсть,
сжигая нас дотла.

…Останется зола,
развеет ветер пепел,

вселенную заполнит
пустота.

* * *

Вокзалы,
вокзалы,
прокисшие грязные
залы,

вместилище
бедных, убогих,
богатых, красивых
и многих,

какие уехать
стремятся,
какие не могут
остаться.

Какие не то,
чтобы встретить,
пройдут,
не желая заметить.

Вокзалы,
вокзалы,
красивые залы,
«архитектурный» модерн,

вокзалы, вокзалы,
большие порталы,
занятых бомжами
мрачных потерн.

Всё это будто,
напраслины царство
архитектуры
прощаний и встреч,

где в перекрестье
надежд и коварства
карает и милует
царственный меч.

Всё пополам!
Кромсает и делит
плач и надежды
любовь и печаль,

Вокзалы, вокзалы,
кто в это поверит, —
что это возможность
вернуться в сераль.

Где красота
бывает нелепой
вычурной
или убийственно жалкой,

где темнота
соревнуется слепо
с яростным светом,
под сводовой аркой.

Но это никто уже
не замечает,
вокзал сквозь себя
суету пропускает…

И чем бы в глаза
не бросались вокзалы
в них суетой
оформляются залы…

Всё временно здесь
и всё постоянно,
как суетным кажется
мир окаянный…

* * *

Всё во всём!
А великое — в малом.
В зёрнышке —
будущий хлеб.
Истина —
в старце усталом
предстала
на склоне лет.

Всё во всём!
И Пространство и Время,
в них —
блуждающий инок
во тьме,
как Земля
и сиротливое племя
заблудилась
в космической мгле.

Всё во всём!
Отчего же стенаем
мы,
оставшись наедине,
что с ночного уже
не седлаем
застоявшихся
в детстве коней?

* * *

Хотел бы я дождаться Вас?
Не знаю…

Хоть всякий раз
во сне с Вами летаю…

И всё же не готов
так больше ждать.

Не приходите, нет!
Вас умоляю.

Но только лишь
сегодня понимаю,

что с Вашей тенью
не могу играть…,

а, потерявши Вас когда-то,
мне нечего теперь терять —

другой, увы,
мне женщины не надо.

* * *

Мы все когда-нибудь
должны с ума сойти:

спать с нелюбимыми
в постели,

и забывать о тех,
каких любить хотели,

но в прошлом
не могли в толпе найти.

* * *

Твоя печаль лишь временна,
как всё вокруг,
мой друг.
Всем правит время…
А мы лишь парус
надуваемый его
бегущей тенью,
кто по течению плывёт,
а кто
по безвременью,
а кто пытается
идти навстречу ветру,
ломая мачту —
постигает Нетру.

Скользит корабль
по волне,
когда штормит,
когда ласкает ветер,
плывя в неведомое нам…
Но только лишь,
когда наступит вечер,
и мы,
готовясь обратиться к снам,
мы всё же понимаем,
что корабль не вечен.

* * *

С праздником!
Пусть носит на руках тебя судьба,
но только наземь не бросает.

* * *

То было как во сне,
войдя в большую залу,
ты улыбнулась мне,
и что-то мне сказала…

И поплыли с тобой
как по реке, большой,
которая несла нас и качала,
и ты была моей,
а на руке твоей
ладонь моя горячая лежала.

Благодарю тебя,
за то,
что ты была!
За то,
что ты жила,
ходила по планете.
Благодарю тебя,
За то,
что ты пришла
за то,
что ты нашла
меня на белом свете.

Но вечность не могла
кружить нас в танце белом.
к стене ты отошла
лицо твоё горело.
Мне показалась ты —
желание мечты,
и сердце оттого моё запело.
Я жаждал танцевать
тебя поцеловать,
но танцевать ты больше
не хотела.

Благодарю тебя,
за то,
что ты была!
За то,
что ты жила,
ходила по планете.
Благодарю тебя,
За то,
что ты пришла
за то,
что ты нашла
меня на белом свете.

Как музыка звучит…
воспоминание это,
и сердце застучит
у бедного поэта.
Ведь музыка была,
и ты со мной плыла,
купаясь в красоте
изящности и света.
Рука твоя в моей
казалась мне теплей
нежнее рук, милей
на всей планете

Благодарю тебя,
за то,
что ты была!
За то,
что ты жила,
ходила по планете.
Благодарю тебя,
За то,
что ты пришла
за то,
что ты нашла
меня на белом свете.

* * *

Мы празднуем даты
и юбилеи.
Не надо лукавить,
нам нравиться это.
Сидеть за столом,
в этой праздной кисеи,
и музыку слушать
и рифмы поэта.

Который всегда нам
слова подберёт,
какие хотим
мы услышать, запомнить,
что жизнь продолжается,
время идёт,
а мы постараемся
время наполнить.

Кто домом и садом,
детьми и любовью,
кто музыкой, танцем,
делами и смыслом,
кто просто склонится
к больным к изголовью,
кто бедным даст хлеба
и вволю напиться.

Мы слов не жалеем,
и сладкие речи,
текут от застолья
к застолью певучи,
на тортах виновник
зажженные свечи
сдувает, как бремя,
с жизненной кручи.

Давайте же пить
за здоровье и смелость,
чтоб нам иногда
улыбалась удача,
чтоб дальше по жизни
идти нам хотелось,
без боли, утрат
без обиды и плача.

С любовью к себе
и далёким, и близким,
к земле, на которой
родители нас
благословляли
поклонами низкими,
в добром напутствии,
в добрый наш час.

* * *

Не знаю как там
в жизни сложится,
но буду вспоминать,
простите, Вас
и ёжиться.

* * *

Спасибо, милая женщина,
ты так далеко
от меня,
мне не с кем любить,
наслаждаться,
мне в горы опять
подниматься,
за тридевять верст
от тебя.

* * *

Чтобы убить человека в человеке,
надо дать ему власть.
Чтобы постигнуть его,
надо его возлюбить.
Чтоб ненавидеть его,
не требуется даже усилий.
А чтобы войти в доверие,
нужно верить хотя бы в себя.

* * *

Когда ты искренна была?
Не знаю…
Когда лгала,
притворствуя со мной? —
не понимаю.
Но наш роман,
лишь твой обман,
а мой,
прочитанный тобою,
оставил боль,
которой не закрою
всю пустоту
вселенской пустотою.

Женщинам юридическим языком

О, женщины,
вы всё-таки порочны!
И с вами отношения
не прочны!
Но только мы уверены
в том точно,
что мы без вас
и жить не правомочны.

* * *

О, женщины!
Знать этот праздник
всем Вам нужен,
чтоб восхититься
своим мужем,
любовником
и тем, что можете
Вы править
хотя б один лишь день
в году,
но так,
чтоб нам невмоготу,
было так дальше
миром править.

* * *

О, женщины,
вы так милы порою,
что хочется
к ногам сейчас же
пасть!

Но только я
от вас, увы,
не скрою,
любить вас хочется —
не хочется пропасть

и быть рабом
немыслимых идиллий,
или стенать
от надоевших
мук,

и слыть рабом
немыслимых
усилий,
чтоб жаждать поцелуй
не страстных губ.

* * *

Хотелось бы узнать
(меня поймут мужчины),
что женщины порой
желали видеть в нас?

В какие нас
могли одеть личины,
или на что бы
положили глаз?

Боюсь,
что сами
женщины
не знают,

но всё-таки
в уме перебирают…,
на поводке
придерживая нас.

* * *

Да простят меня феминистки
вы не искренни перед собой,
когда рвётесь испытывать риски,
жертвуя красотой.
Где победа
не так очевидна,
поражение явно обидно,
потерять свою женственность тоже,
разве это сдержать вас не может?

* * *

*
Политик в женщине
не выглядит уродом,
зато и женщина
не выглядит собой…
И если мы и дальше
с каждым годом,
всё женщин ставить
будем над собой —
весь мир, боюсь,
покажется уродом,
и всё пойдёт по жизни
в разнобой.
Матриархат?
Вы что,
он в каждом доме!
Мужчины —
не торопятся домой…
Мужчины на работе —
не в истоме,
а вне её —
истомлены другой,
но всё же женщиной!
Увы!
Владеет миром
давным-давно
везде матриархат.
Не надо быть,
пожалуй, даже Пирром,
чтоб с женщинами
в деловой игре
не получить
скоропостижный
мат.

* * *

Я не поэт.
Я из обычных слов
пытался выдавить мысль
из не обычных снов.

Голую сущность её,
вырвав из бытия,
пленником быть у неё
рад бы остаться и я.

Только не хочется мне
быть и в этом плену.
Сегодня сбежал во сне,
а сдаться кому — не пойму.

* * *

Не зови того в дорогу,
кто идти не может,
не зови того вернуться,
кто уже не сможет.

Не читай ты мысли тех,
кто их не имеет,
не считай глупцами всех,
кто в ответ не смеет

возразить и доказать,
потому что глупо
с убеждённым воевать,
упираясь тупо.

* * *

Время —
река
издалека,
из
Начала,
которого
не было,
меня
захватило
и увлекло,
что-то,
которого
не было…
Этого —
не
объяснить.
Но что-то же
было
в Начале?
Должна быть
какая-то
нить,
с которой
все
начинали
плести
паутину
того,
что мы
называем
Пространством,
в которое
мы
никого
не желали
с великим
упрямством
пускать,
потому
что хотели
в этой
мифической
небуле
в нём
оставаться
самими,
какими
никогда ещё
не были.

Кто мы?
Откуда?
Зачем?
Извечно
к себе
вопрошаем…
Рождаемся.
Скромно
живём
и тихо
потом
умираем.
Но что-то же
главное
есть,
ради
которого
муки
преследуют
нас
иногда,
и мы
простираем
руки.

Что?!…

Но крик
во вселенную
нам
обернётся
молчанием
каменным
и духом
израненным
ввергнется снами…
В них
Время
опять
посмеётся
над нами.

* * *

Если женщин
покоряем сходу,
мы всё же не хотим
терять свободу.
Свободных женщин,
правда, не хватает,
а потому
свободу отнимает
размеренно
съедающий нас быт.
Хотя ты вроде бы
доволен жизнью,
сыт,
но что-то, правда,
в жизни не хватает…
Свобода прёт из нас
и выпирает,
и глаз в толпе
привычно выбирает
и снова ждём мы
долгожданный час.
Но только уж не мы
теперь перебираем,
теперь уж женщины
перебирают нас.

Виталику К.

Ещё одной звездой
на небе стало больше,
летит она
в безмерной пустоте.
И хоть ещё
мы будем жить чуть дольше,
но всё же прилетим к тебе.

* * *

О, сколько обещаний
было,
и лето осенью уже
простыло.
Но ни звонков,
ни встреч.
И где же вас
всё носит?
Конечно,
не об этом всё же речь,
а только лишь о том,
что вас заждалась осень…

* * *

Мы рождаемся,
чтоб умереть,
мы встречаемся,
чтобы расстаться,
мы торопимся,
чтобы успеть,
налюбиться и
надышаться.

* * *

В усталости
нас вдохновенье избегает,
а в лености
зевает или спит.
Лишь в бодрости
волною набегает,
и мысль уже
в сознании парит.

* * *

Мы жизнь не замечаем
до тех пор,
пока она —
лишь фон наш
бытия.
Но если мы
окажемся у края,
нам бытие
покажется всем раем.

* * *

Ночь.
Бессонница.
Гудение огня в печи.
Дрожащий язычок свечи.
Безумное блуждание в сознании
не то воспоминание о раскаянии
голосом чуть слышным зазвучит
средь голосов ничьих…
Но то бессонница
те голоса съедает.
Остатки ночи
тихо пожирает
свет.
И медленно
глаза мне закрывает
пробившийся в окне
рассвет.

* * *

Сейчас Вы спите,
Ну, конечно, спите!
Вам мой звонок
не скажет ничего…
От жизни всё
возможное возьмите,
но больше не любите
никого.

* * *

Вам быстро надоест,
что удивляет Вас
в кругу,
где оказались вы
случайно.
Но так бывает,
что пробьёт тот час,
вдруг разомкнётся круг
нечаянно.
И Вы увидите себя,
униженной собою
наедине
с вселенской пустотою.

В обнимку с нею
не взлететь,
(опоры нет!),
не воспарить,
Вам не с кем будет
обменяться взглядом,
и просто ни о чём
поговорить,
не то, чтобы
с любимым
оказаться рядом.

Круг разорвётся,
станете метаться,
на людях —
напряженно улыбаться,
наедине —
тоскою умываться,
и лишь во сне
с любимым говорить
и страсти отдаваться,
и любить.

* * *

В любви
мы вдохновением парим,
и только в ней
мы черпаем желания
творить и жить,
не требуя признания,
за то судьбу свою
благодарим.

* * *

Желаю Вам
добра и света,
парить высоко
в облаках…
не пожелаю Вам
я, Света,
чтоб Вас носили
на руках.
Поскольку могут
надорваться
не тяжестью телесных мук,
а тем,
что придаёте вдруг
того,
кто с Вами мог
остаться.

* * *

Вам поздравления пришлют
охапкой.
Вам будут говорить
и чувства изливать.
И не поймёшь,
за что всё принимать?…
И я поздравлю вас
украдкой…
Вам пожелаю
быть собой,
и с тем,
ЧЕМ можно жить…
И дай Вам Бог
себе не быть рабой,
и дай Вам Бог
хоть раз ещё любить.

* * *

А счастья
много не бывает,
оно лишь миг,
у вас же было всё…
Теперь в душе
сомнение витает,
как лист осенний
тихо увядает
и появляется желание
забыть про всё.

И в Вашей жизни
осень наступает,
как осознание того,
что не полюбите теперь уж
никого…

* * *

У счастья оттенков не бывает,
Оно лишь есть,
иль нет его.
Но если и синица ускользает,
из ваших рук
без мук,
сейчас же удержать её,
тогда вы обойдётесь без него.

Не нужно счастье вам,
в вас вызрела гордыня.
Вы так разборчивы порой
в мужчинах,
(в мужьях чужих и чинах),
что счастье вам осталось
для одной
болонки,
ждущей Вас в квартире
и шоумена фотографии
в сортире.

Ведь «счастье в одиночестве» —
не греет.
Холодный свет его,
как мёртвый свет.
Душа ночами стервенеет,
и от спиртного каменеет,
спасенья от такого «счастья» нет.

* * *

Сама себе
под Новый год
писала письма.
и,
получив
их в следующем году,
над ними плакала
листочки стиснув,
от умиления
читая находу.
Сама себе
в любви
в них признавалась
сама себе
свиданья назначала…
Её душа
металась и кричала,
о том, что одинокою
осталась.
…………………………..
Соседский мальчик
позвонил ей в двери,
смущенно протянув цветы,
и
девочка,
глазам своим не веря,
растерянно спросила:
«Это ты?».

* * *

Завтра, завтра!
Это будет завтра!
А сегодня —
в облаках летаю,
и образ твой
желанный
вспоминаю…
По парку
я
восторженно гуляю,
готов расцеловать всех тех,
кого уста
давно уж не касался смех,
кому улыбка
не смягчала губы,
кого любви
не волновали трубы
волнующего зова
изнутри…

* * *

На крыльях я
к тебе не полечу.
Играть в любовь
с тобой не захочу.
Игра —
как решка,
как орёл,
гадание
и вероятность
совсем уж проиграть
или солгать,
что выиграл,
а в благодарность
иметь лишь поцелуй
холодный мимоходом
накрашенными
вишенками губ
и вялое пожатие
рук.

А через несколько шагов
ты обернёшься вслед,
в надежде слышать: «Да!».
В ответ услышишь: «Нет!».

Одно лишь ощущение
пустоты
после такой игры…

И разве что
затянет она снова
и ты опять
той страстью будешь
скован,
и мысленно
оковы разорвать,
захочешь,
чтобы к другой
навеки убежать,
какая трепетно
тебя лишь обожала,
и,
волосы по ветру
разметав,
за поездом вослед твоим
бежала.

* * *

Своим касанием крыла
любовной неги
меня шального берегла
от умысла Карнеги.
Как завоёвывать друзей
и как любить по Фрейду.
Ты мне сказала:
«Пей меня,
пока я не уеду!».
И пил тебя,
любил тебя,
оставшись без друзей.
Как всё же жаль,
забыв тебя,
остался я ничей.

* * *

Вот Вы пришли…
Зачем слова,
униженность
и горечь откровений?
Придя ко мне —
Вы не нашли меня
и мы расстались
вновь
без сожалений.

Пропасть

Мы рождаемся,
чтоб умереть,
мы встречаемся,
чтобы расстаться,
мы торопимся,
чтобы успеть
насладиться всем,
надышаться.

И зачем этот бег
в никуда,
И зачем,
обнажая душу,
трепеща,
ожидаем Суда,
перестали друг друга
слушать.

Голоса и дела —
в разнобой,
сумасшедшим
внимаем всуе,
а ведь надо бы нам
с собой
разобраться порой
на досуге.

Сага о камне

О минерале

Кристалла мёртвый блеск
изящен и красив,
кристалла мёртвый блеск
заманчиво игрив,
волнует взор
не знающих того,
что в мёртвом блеске
жизнь и смысл его,
которые доступны
пониманию
лишь только тем,
кто жизнь свою отдал
не по наитию, скорее,
по призванию
чтобы понять
начало всех начал…

…Блуждает пыль
в просторах Мироздания,
сгорая в притяжении Земли,
нам оставляя след воспоминания
о жизни звёзд
в космической пыли.

О, как сложна
история Начал
космических,
вселенских
и земных.
И кто бы там
иначе не считал
гипотез не высказывал иных.

* * *

Минералы
как люди
и образ жизни,
как у людей.
Но минералам
чужды судьи,
и соперничество
идей.

Судьба минерала —
в условиях роста:
борьба за пространство
и конкуренция.
Но минералам
чуждо коварство
размежевание
и сентенция.

Блеск минералов
изящность и твёрдость
мягкость и сложность
и простота.
Всё, как у нас —
убогость ли
должность,
непостижимость
и красота.

Но не кричат
минералы об этом,
мудро из вечности
смотрят на нас.
Им бы, наверное,
слыть бы поэтами
в мире без войн
притеснений и рас.

И всё же ранимость
и чувственность взора
кажется ближе нам
в мире коварства…
Мы — как и всё
из вселенского царства,
и нет здесь предмета
гипотез и спора.

* * *

Милее самоцветов мне
невзрачность скородита.
Как след желанной афродиты
он видится во сне.
Как спутник золота —
скрывает
его чуть алчный цвет,
свою судьбу не помыкает,
храня его завет.
Чтобы какой-то проходимец
не смог того понять,
что злата искренний любимец
ему мог рассказать,
что в жилах кварцевых сокрыто
кроме сиречной простоты,
так лучше злато
пусть зарыто
у безымянной высоты.
И будет лишь доступно тем,
кто в скородите смысл заметит,
ту жилу кварца заприметит
на благо не себе, а всем.

Притча о камне
Тепло агата,
блеск холодный кварца
ласкают руки
в чётках старца.
Скользят в руках,
отполированные
жизнью,
на свадьбе ли,
в раздумье ли,
на тризне.

От камня
вечность
не исходит,
он сам
подвластен смерти.
Но в камне
человек находит
и смысл, и жизнь,
поверьте.

Ласкает глаз
кристалл холодный
он в душу, в сердце
проникает.
И лечит камень,
иль не лечит —
того никто
пока не знает.

И понимать того
не надо:
мы —
все из праха
лишь земного,
а камни, —
те другого склада,
они из небул,
коих много.
В бесконечности
блуждая,
они — прах
умерших звёзд
не из ада,
не из рая
не из сотворённых грёз.

Они следствие
законов
коим следует Природа
без канонов
и поклонов,
без божеств
иного рода.

Человек всем наделяет
зримое ему пространство:
духом камень просветляет,
ценит звёздное убранство,
в тайны что-то погружает,
и от них же сам страдает…

* * *

Блажен,
кто верует
и в дух,
и силу камня,
готов хранить
как талисман его,
беседовать наедине,
закрыв все в доме ставни,
чтобы проклятия
не пали на него.

Религия, —
застывшая в веках,
к нам в камне возвращается
иноком
и в шествии по миру
одиноко
блаженный дух
витает в облаках.

Алабандин

Среди сульфидов,
как средь затерянных миров,
ты примесью у них
снискался,
но вот рудою отыскался
и стал почти ты знаменит,
как тот непризнанный пиит,
кто средь учёных затерялся.

Который ратовал за то
чтоб плавили тебя. И стали
носить тебя
все на руках
в учёных возносить
кругах
за то, что нужен
производству стали.

В музеях потеснил соседей,
что примелькались на виду.
И ты имел уже ввиду,
что стал главнее минералов,
какие рост твой притесняли,
изящным граням не давали
смоляной чернью
заблистать.

Всем движет время…
Исчезнут жилы.
Руду твою
всю изведут.
И твой заслуженный
редут
уступит место
новым рудам.

И снова ты,
в руде стеснённый
в ассоциации других
быть может даже
дорогих
сульфидов сложных и оксидов
своё мгновенье будешь ждать,
чтоб новым свойством
заблистать.
…………………………
И всё как в жизни…
Дорогого стоит
всегда лишь то,
что в обществе
пока не стоит…

И тьма и свет, и цвет и грани

В теснине недр
живут кристаллы,
куда не проникает свет,
в пустотах, жилах
минералы
не обретают цвет.
Палитра красок
и структур
изящна, как
живая роза.
Дизайн естественных
текстур
скорей поэзия,
чем проза.
Но цвет рождают
кванты света!
Без них вселенная
мертва…
И где найти
теперь ответа
спросить какого
божества?
Где грань таится
красоты,
и как материя
зачата?
Коль свет
возник из пустоты,
а цвет
лишь квантом
распечатан…

Умопостижение

(поэтический дискурс)

Вечное
мыслимое
и немыслимое
движение.
Вечное,
непреходящее,
переходящее
в вечность
оно,
казалось,
неприступным
для
умопостижения,
но оказалось
доступное
ему
всё равно.

1.

Вначале было Ничто:
ни пространства,
ни времени,
ни суеты.
А потом
неожиданный Взрыв Пустоты.
Кванты Света
открыли Пространство.
Время
Событием разрешилось.
Свершилось!
Вселенная зачала вещество,
породившее в результате
разумное существо…

2.

Философ —
вещь в себе,
желающий понять,
что apriori
не может быть понятно
никому,
зато ему
всё ясно непременно
и оттого
парит самозабвенно
не то в каких-то истинах,
не то
в вещах
не понятых порою,
наедине
болтая сам с собою…

Спокойно старцы
на весь Мир взирали,
но всё-таки
в руках,
держа скрижали,
по Богу истину
сверяли,
не утверждая истин
всё равно…
И ничего
не мыслили взамен
признав,
что истина,
пожалуй,
ноумен 1.

Забравшись в дебри
умопостижения
философы сегодня
достижения
искать решили
в рамках инновации,
не выходя из сущностной
прострации.

Похоже,
как себя не мучай,
клинический мы здесь
имеем случай.

Естественник
зашёл так далеко,
что и философу
понять не так легко:
пространство, время —
эфемерны,
константы тоже
…переменны;
какая-то материя
не излучает свет
и Мир вселенский
разрывает…
Что намудрят ещё
в ответ!?

Закон Всемирного движения
уже не значит ничего,
ньютоновское тяготение
уж не волнует никого!
Не Рай,
а Ад
уж управляет Миром!

Скорей вернулись бы
марксисты,
чем с преисподней
сатанисты.
Хоть диалектика
не мёд,
с ней как-то двигались
вперёд,
а здесь уже
ничто не свято…

Всем движет Время!…

Подождём,
чего философы добьются
и на какой рубеж
пробьются
или над всеми
посмеются,
а может только
над собой,
коль может
кто-нибудь иной
над ними раньше
посмеётся.
…………………………….

Но вновь философы
скучают,
и перманентно зрят
куда-то.
Ну, вот, хотя бы,
торовато
опять проблему
зачинают.

Зевнув от скуки
мироздания,
на паперть возведя
проблему,
как по живому
рвут дилемму,
вонзая меч
в образование,
ища проблему
инноваций
средь философских
осцилляций.

За круглый стол
мужи уселись,
потели дружно,
раскраснелись,
признались,
и,
опоздавши на обед,
нашли двусмысленный ответ:
«…коль власть
чинит образование, —
его, увы,
в помине нет!».

Хоть философия образования
наверно, может
и нужна,
но только в этом
не нужда…,
а осмысление,
что происходит в нём,
а посему или потом,
тропинку к истине находит.

Но не унять философов
порою,
им скучно так
копаться в геморрое
проблем,
что сами создавали
и вот недавно мы
узнали,
о том,
что «надо бы в константу»
образование
вписать (!?)…,
с которой
всё и начинать,
как досточтимый
Тойнби-мастер
придумал
«вечный» принцип-кластер2,
объединив в него
начала,
какие нас бы
от животных
хотя б не много
отличал он,
пока совсем
не одичали.

И правда!
Чем ещё измерить
образование
какого нет,
образованием
чем целый свет
«в процесс болонский»
облачился
и нам на голову
свалился,
как ясный день
в утру и зной,
или российскою
зимой?

Пора уж,
кажется, понять:
одной методой
обучать
нельзя чухонца
по-тунгуски,
Европу обучать
по-русски,
коль захотят
учиться там,
тому,
что удавалось нам
в года не очень-то
далёки,
когда
советский путь нелёгкий
нашли,
да бросили его.
И оттого
на полдороге
когда, уж было,
на пороге
маячил где-то
коммунизм,
не добежав,
назад рванули,
придя…
в болонский реализм.

Ведь надо ж,
кто-то надоумил,
менять систему,
что под стать
могла ещё
и «…собственных Платонов
и быстрых разумов Невтонов
российская земля рождать»!? 3.

Но нас элиты
уверяли,
что потеряв, мол,
потеряли,
по европейски будем жить —
о прошлом нечего тужить.

Дурное дело дурью пахнет,
а потому оно зачахнет,
но всё же тщимся мы опять
Европе быть всея под стать.

О, горе нам!
Оставив мы одни проблемы,
стремглав бросаемся в другие,
хоть не голодны, не босые,
хоть, кажется, уже иные,
но тщим надежду всякий раз
что кто-то сделает за нас,
в чём мы своим умом не прытки,
хотя, быть может, самобытны.
Иль в чём своим умом не сможем,
в том Запад нам опять поможет.

Теперь сподобились
ментальность
переодеть,
как модный фрак,
но в нём
не выглядит дурак,
великосветским
джентльменом,
или наследным
бизнесменом…
Дурак он был
и есть дурак,
во чтоб его
не одевали
чему его
не обучали,
какими не владел
деньгами…

К образованию придёт,
кто к знанию
идти захочет!

А даже с паперти кричать
о том, что нет
и во все мочи,
уж, кажется,
смешным-смешно,
ну а чиновникам —
грешно,
какие отпрысков своих
давно в Европе обучают,
своё ж
давно уже шпыняют
себе и всем тому на зло,
в своё не веря то зело.

И в заключении:

химера
вся наша
состоит лишь в том,
что мы всё делаем
вначале,
а переделаем потом.

И так
из века в век
в нас происходит,
мы все во всём
кругами ходим.
А что находим,
то не ценим,
что ценим —
тут же отдаём!

…И тысячи
мужей российских
покинули наш окоём.

Творят и чинят там
науку
и если на сердце
нам руку
проникновенно положить,
то как могли не европейским
образованием мы жить?

И космос покорять
и реки,
единую энергосеть создать,
какую даже в этом веке
никто не мог ещё
рождать?

И атом тоже расщепляли,
и токомаки создавали,
и луноходы отправляли,
и Марс далёкий посещали,
балет всемирный окрыляли,
а вот элиты
предавали 4
на переломе
двух дорог 5
средь двух берёз
(российских слёз)
родной свой лес
не замечали…

В общем:

какой базар
такой азарт,
такой и банк,
идти ва-банк.
Или поплакаться
в жилетку,
когда нам
не за что поесть
иль заказать
на всё, что есть,—
сыграли б
в русскую рулетку…

3.

А что космологи
творят?
О чём сегодня
говорят?
Антропный принцип
сочинили
идею с ним
провозгласили:
«вселенский Мир
наш правомерен
и разум в нём
закономерен!».

Вселенная,
рождаясь в муках,
из сингулярности
зачав,
раздувшись,
Взрывом прокричав,
предвидела
возможность Кука
покрытие Солнца
наблюдать
красавицей Венерой…

Отсюда сниться
чудо сон,
и открывается закон:
что Всё заложено
в Начале,
в Конце проявится
потом.
Величье памяти
вселенной
во всём,
что создаёт она,
во всей материи
нетленной
память о судьбе
одна…
Из клетки —
в разум,
из грани
только единичной
кристалл
рождается
типичный.
Из сингулярности —
весь Мир!
Рождая трепет
светлых лир
Любовь
на свете
возникает,
себе подобных
порождает
и Смыл
вселенский
понимает
лишь тот,
кто мучается им.

Конечно,
не было б печали
да черти снова
подкачали.

Забили
в сингулярность код,
а там,
уже за годом год
в пространстве
Мир весь раскрывался
и вот таким образовался,
каким задуман был
когда-то
похоже Кем-то
тороватым.

И есть одна только
надежда,
что Универсум
наконец
на разум,
может быть,
поставит
и славен будет
наш венец.

Определим
в Природе место
и будем жить
хоть бестелесно,
зато с душой
наверняка,
коли отыщется
она.

4.

А что историк?

Cуть его,
исчезнувшая в прошлом…

Но всё равно
пытается дотошно
её понять,
с позиции времён,
не то с позиции
имён,
в былое канувшей
элиты.

Забыв о том,
что сам живёт
не в прошлом,
соизмеряя всё
на свой манер…
Ну,
вот хотя б один пример:
один естественник скандально
признал,
что даты нереальны 6,
и надо всё переписать….
А имя автора вписать,
как Нового Творца
историй…

В контексте этого сказать
наверно надо бы,
не скрою,
историю переписать
совсем не сложно нам
порою:
была б на то ли
власти воля,
не то ли
что-нибудь
по боле.
Хотя бы
методы новее,
из математики
(в пример)
в историю внедрить бы надо,
как на естественный манер.
Но что историкам — мучение
то математикам — значение,
где формул множество химер,
в которых те, ну, словно, рыбы,
свободно плавая в воде,
и все истории изгибы
к своей подтянут правоте.

Оставим мы все эти муки
для тех,
кто, может,
ради скуки
предложит что-нибудь
ещё,
чтоб рассмотреть проблему
снова,
но не в деталях,
а общо…

И мы не будем
промеморий
писать по поводу
историй.
Давайте согласимся с тем,
что нам история важна,
но вот нам лезть
на все рожна
кидаться в крайности
не надо!

Историк тоже человек
и склонен также
к анекдотам.
А уж когда-то или кто-то
сказал ли, наказал кого-то,
не будем мерить по себе.

Ведь те могли совсем иначе
интерпретировать тем паче…
«…дела давно минувших дней
преданий старины глубокой 7»
от нас ушедшей и далёкой,
чтоб не печалиться о ней.

Но вот пришло
осмыслить то,
в чём, кажется
уже давно,
не сомневается никто.

А именно,
прессуя время,
развитие свой
ускоряет бег,
а историческое
племя
текущий XXI век,
готово уж
провозглашать
чуть не концом…
«…универсальности
истории 8».

О как смешны
порою мы,
казались бы,
для тех,
кого в будущем
все категории
универсальности
истории
поднял в дискуссии
на смех.

И кризис планетарных
циклов
тогда в зацикленных
мозгах
вдруг превратился apriori
не в кризис и животный страх,
а в бифуркацию событий,
на острие больших открытий
о том,
что значит Человек
и место разума его
в просторах вечности Вселенной.

Не надо верить в Человека,
ведь он не Бог
и не герой —
нуклеотидов
жалкий рой,
в какой
одета
вся планета.

Но в них
случайностью событий
спрессован Мир
в закономерность,
и эта малая размерность
когда-то
превратилась в Рим!

А будущее
тем велико,
чем заблуждение
безлико
в досточтимых
временах
и растворится
в именах
какие канут
точно в Лету…

Цена ошибок
не известна.
Но истина
ведь тем прелестна,
что к ней идут,
ломая копья,
и редут
её не будет взят
конечно,
а потому
сражаться вечно
обречены в науке
люди.

…И пусть же дальше
так и будет…

Сомнения
историков пусть гложат.
Какой вердикт
свой вынесут порой,
пусть на скрижали
мудрости положат
осмыслив Мир не этот,
а иной,
ушедший Мир
минувших поколений,
чтоб пал
наш современник
на колени,
пред мудростью
не стиснутых
времён —
среди достойнейших
имён..

Кривая Снукса и Панова
не вертикаль,
а заблуждение,
гиперболы
известной
уравнение.

Беда вся в том,
что авторы забыли
гипербола не может
в вертикаль
вдруг перейти.
Она и в бесконечности
не может подойти
иль пересечь
все оси симметрии.

Какой пассаж!
Всё дело в мимикрии
воображении
идей
разгорячённых…
на казусы, скорее,
обречённых.

…Ведь ускорение развития
обречено
лишь малым прирастать
развитием
себе под стать.

И сингулярности
историй не возникнет,
вселенная,
взорвавшись из неё,
в свою же сингулярность
и проникнет,
историю познав
внутри её.

И трудно выдохнуть,
вдохнуть,
что ты сознаньем
понимаешь,
и вдруг невольно
представляешь,

что сингулярность —
в себя задавленная Суть.

О,
удивительность
разумности начало!
Она,
проникнув
в маленькую суть,
о Сущности
истории кричала,
познав и собственную суть.

5.

Химик — ускользающая реальность
в свободных радикалах.

А что у химика
бытует на уме,
порою догадаться
невозможно.

Труднее химикам
перечить —
их даже конский врач
не лечит.

Сливают что-то,
растворяют,
подщелочат
и подкисляют,
а, перелив,
не отливают,
на вкус и запах
проверяют,
потом всех
дальше посылают,
но патентует всё равно!
Как хорошо, что Менделеев,
патент на водку не продал.
Страдал
бы наш народ великий,
или от бражки вымирал.

Всё превратив уже
в пластмассу,
отходов формируя
массу,
все свалки ей
уже забили —
вот экоменеджмент
внедрили.

Рисуют за глаза
доходы,
недолопатив
все отходы.
«Они смердят,
они коптят!» —
чиновники о том
галдят,
но миллионы зарывают
и иномарки покупают,
детей в загранку посылают…

Те, обучившись,
непременно,
закапывать самозабвенно
будут стараться
за границей,
уж непременно, и любя,
что не успели у себя.

Так что
не надо
триллионы
давать для нашей
обороны!
Детей чиновники
пошлют,
те там возьмут любой
редут
в Европе или
Новом свете,
а может и на всей
планете…

6.

Лишь физик, кажется,
не погрешим,
но Гейзенберг и Бор,
квантуя нечто,
спустили Ньютона с вершин,
размазав мир беспечно.

Корпускула
уж не частица,
а вездесущая волна,
и покатилась колесницей,
вселенная творить вольна.
И массу превратила в поле,
а погруженная в частицу Хиггса
вдруг обрела себя в неволе
дочь Хаоса богини Никсы.

Всё суетно теперь.
Неразличимы
пространство, время,
бытие.
Нет следствия и
нет причины,
осталось только нытие.

И ТВО 9 не поддаётся
создать пока что
и понять,
как то Начало
создаётся,
как сингулярность
осознать,
и как Начало
и Конец
какой теорией
связать?

И стоит ли
ломать им шпаги,
не лучше ли
слагать им саги
о вечности
всего того,
что не волнует
никого,
кроме влюблённых
в мир Познания,
готовых жить
на подаяния,
лишь бы
давали им возможность
понять
непонятую сложность…

Или не трогали
за фалды,
когда
найдут уж
наконец,
все потрясающие факты,
как будет выглядеть
Конец.

Зачем?
Задаст вопрос читатель?
Ведь бесконечность
до Него,
свернувшись,
образует Вечность,
исчезнувшую
из Всего?!

Наш физик
странно улыбнётся,
а может тихо
засмеётся
и…
не ответит ничего.

В сознании
единства Мира
он не заметил,
не узрел
даже намёков
на Кумира,
какого видеть в нём
хотел…
Ни Бога,
дьявола,
ни чёрта.
Во времени
всё это стёрто.
Размазано
по Пустоте,
и в перельмановых
высотах
вне
первозданной
суете
разумностью
одна Природа
из человеческого
рода
творит
в разумной
красоте.

О, вы,
кто страстию гонимы
испить хотя бы лишь глоток
той Истины,
к какой незримо
и до конца
идти готов —
вам преклоняет
Мир колени,
а ваши точно имена
не растворятся
в поколениях
во предстоящих
временах.

7.

Генетики —
творцы-секвенты,
распилы ДНК творят.
Не знают,
чем эксперименты
закончатся,
все говорят.
И хоть ещё
никто не знает,
и даже жизнь, что означает,
в бессмертие уже глядят,
о том все СМИ уже галдят.

8.

Лишь математики
прорыв свершили,
в топологическом дворе,
задачу, наконец,
решили,
что задал им
Пуанкаре.
Вселенная по Перельману
предстала нам,
в трёхмерном Нечто,
какая вертится беспечно
в непостижимой Пустоте,
какую он не то понял,
не то уж точно описал
и может управлять
Вселенной…

9.

А что же братец наш
юрист?
не семьянин,
экономист,
а побуждённый только тем,
что нужен и себе
и всем.
Им амбразуры
закрывает,
политик,
власть
и бизнесмен,
а он законы отправляет,
как перекупленный
спортсмен.

За что купил,
за то продал,
кого надул,
кого надрал.

Конечно среди них
бывают
и адвокаты нарасхват.
Их продают,
их покупают,
коль каждый нагл
и тороват.
Кто тих и скромен,
молчалив,
а кто заносчив
и ретив.

А судьи кто?
Те не подсудны,
как боги взявшие
престол,
чуть безразличны,
чуть занудны.
Задравши мантии
подол,
за кафедру,
идя степенно,
и, посмотрев
на всех надменно,
с неё читают
приговор…

Да здравствует
юристов племя,
в России их
уже не счесть.
Болит у всех
порою темя,
в количестве —
пропала честь…

Всё деньги, деньги,
деньги, деньги…
они как фатум и
зарок
того,
что ими утверждает
всеразрушительный
порок.

10.

А чтоб биолог наш
надменный
совсем не скис,
не заскучал,
в Антарктике
благословенной
наш буровик
бурить начал.

Покров ледовый
расступился
и,
добурив уже до дна,
полярник,
было, удивился,
что подо льдом
уже вода!
А, стало быть,
в ней жизнь возможна,
сей факт отметив,
осторожно,
мужи науки
закричали
«и в воздух чепчики
бросали»…

В мозгах —
не мухи дрозофилы,
в мозгах уже
экстремофилы
археи,
всякие бациллы
надёжно выстроены
в ряд,
классификаторы галдят.

Что в озере воды
подлёдной
уж жизнь не та,
не старомодна,
что нам известна,
все твердят,
в научном мире
говорят.

И если даже
в той водичке,
не будет даже ничего,
чтоб выглядеть
опять прилично
биолог крикнет:
«Что ж с того!
Знать толща льда
нам мысль подскажет,
и на Европе —
ничего!» 10.
А то уж, право,
замахнулись,
что жизнь повсюду
во Вселенной,
не только на Земле
одной,
благословенной
и родной.
Уж как всё будет —
мы не знаем,
на всякий як
благословляем
на поиски
животворящей
водицы
душу леденящей.

Кто знает…
В царствие
кромешной тьмы,
быть может
зародились мы…

11.

А астрономы
возгордились.
Намедни им
уже приснились
в созвездиях
тысячи планет,
хоть среди них
там жизни нет,
но неустанно
разум ищут…

А коль найдут,
тогда поймём,
что может мы
не одиноки
средь хаоса
и вечной тьмы!
И как послушные иноки
будем брести
в пространстве мы
за той далёкою звездою,
где может тоже
слышат нас,
желая дать
надежды глас,
от одиночества
избавив.

А астрофизики
ликуют
всё снимки «Хаббловы»
тасуют.
В них Мир загадочных
явлений
проблем,
теорий,
откровений.
Одни вдруг
«эврика!» вскричат,
другие, вскрикнув,
замолчат…,
признав ошибочность
теорий,
какие кто-то
выдвигал,
какие где-то
защищал,
а нынче взгляд
смущённый прячет,
интерпретируя
иначе…

Всем движет
время…
…Над i
все точки
всё равно
когда-то
выставит
оно.

Когда-то Эдвин 11
догадался,
взглянуть
на Мир
подальше всех
и понял:
Мир-то
расширялся(!)
под фон
реликтовых помех.
Вселенная
«заговорила»
всех астрофизиков,
презрев,
глубины Космоса
открыла
барьер молчанья
одолев.
Они же
репу почесали,
свою теорию
создали.
Что раздувается
она
быстрее, чем
науке надо,
виной — материя
одна,
какою «темною»
назвали
(им …
Нобеля за это
дали!).

Причин на расширенье
много,
но…
в тёмную играть
не ново…
для тех,
кто хочет
свою тень
хотя бы бросить
на плетень.

Пошла
Вселенная,
вразнос,
а потому
опять вопрос:
чем это
снова
обернётся,
куда Вселенная
несётся?

Большим Разрывом,
говорят,
закончится
всё это дело
и теоретики
твердят,
и астрофизики
галдят,
хотя уже
всем надоело…

Сценарий пишут,
как потом
Мир опрокинется
верх дном.
И атомы все разбегутся,
частицы даже
разорвутся,
Всё превратится
в Ничего.

Про Бога лишь
они забыли,
куда бы
поместить Его?!
(И что
действительно
творится!
Не лучше ль просто
помолиться
Тому кто
управляет Миром,
других
не сотворив
кумиров?).

И голову опять
ломают,
ведь Абсолюта
не бывает!
Должно же
что-нибудь
остаться,
с чего бы Всё
могло начаться?
…………………….
Конца
не может
без Начала,
Началу —
быть не без Конца…

…На заблуждениях
Природа отдыхает,
и ожидает мудреца.

Какой смиренно
и лукаво
Конца не зрит,
воспев Начало!…

И автор, кажется,
без слов,
Поверить этому
готов,
но вот проверить —
невозможно!
Поэт сказал бы
осторожно:
«…всем, извините,
правит Время!
А вы не в то
вскочили стремя…
Еще вам надо
разобраться,
хотя бы только лишь
в себе,
потом на диком скакуне
Познания ехать
постараться…».
…
И кто прогнозам
тем поверит?
Кто бесконечностью
измерит,
что бесконечно
или вечно?

Лишь математики
беспечны…
Витая где-то
в облаках,
воображением
поражая,
скрижали
держат на руках!

О, Вы!
Учёностью
гонимы,
в великознанье
облачась,
края вселенские
не зримы!
…По ним,
блуждая,
пилигримы,
над вами,
попросту,
смеясь,
глаголят:

«Скромны ещё
ваши старания
вселенский Мир
весь описать.
Вам сущность быта
не понять,
не то,
что Мир обнять
Вселенной
прекрасной и
богоявленной…».

Хоть признаки творений
этих
в богоявленном
Белом Свете
никто не сможет
доказать,
как опровергнуть
то не может.

А потому
роптать негоже,
ни на Творца
ни на науку,
что…
иногда
навеет скуку
на всех
и даже мудреца,
коль тот вопрос
подымет снова,
в чём есть Начало
Всех Начал?…

…Но я таких
людей встречал,
а, стало быть,
наверняка
таких найдётся
ещё много.
Давайте подождём
немного,
поскольку может по Земле
уже великий гений бродит…

и…
вопреки себе и всем
идею новую находит,
её в сознании
драконит,
разбив её на много
тем.

12.

Механики творя,
не знают,
что завтра, может,
сотворят,
им,
программисты изнывая,
программы новые
сулят.

А кибернетики
вздыхают,
хотя совсем
не понимают
о том,
чем кончится
затея,
когда войдёт к ним
Галатея,
на высоченных каблуках
в кибербузиновых
чулках.

И разум превратится
в поле,
пространством запертый
в неволе,
а там…
и в вакуум
разумный…

…И ошалело Мир
безумный
в разумный хаос
превратится
и…
кибернетикам
приснится…
Тогда уж
к психам бы
сноситься,
да психам
тож
не по себе,
когда
«из вещи не в себе,
все вещи
в вещь в себя
и канут»
и диалектику
обманут…

13.

Политик
мечется во власти,
ему не надо ничего,
кроме своей желанной
страсти —
не знать во власти
никого!

Средь них
и личности бывают,
но больно редко потому,
что чаще их
не понимают,
нередко даже
проклинают,
стреляют в них,
и убивают,
взамен послушных
набирают,
и правят ими
всё равно!

Так кто же те,
кто управляет
и теми кто,
не выбирал,
и теми кто
послушно волю
вольно-невольно
исполнял?

Жидомасоны?
Слишком просто!
И не правительство
трёхсот…
Коррупционная
короста —
с низов до башенных
высот.

В стране и Там,
и здесь и сям,
взращённая
везде веками
и извращённая
ведь нами…
всёпожерающий
не мавр,
не змей, дракон
и не кентавр,—
всё разъедающая
плесень.

О как уже
весь мир наш тесен!
А в нём
ползущее
всёразложение
из поколений
в поколения…

Поэт — не Бог,
не предсказатель,
не может выдать
всем рецепт.
Но в состояние
проблемы
вложить он сможет
свой концепт.

Дабы насущные проблемы
не разъедали интеллект
бездоказательные леммы
политэлита много лет
сквозь Римский Клуб
их пропускала,
затем в «страшилки»
превращала
(и до сих пор ими стращает).
Мол, слой озоновый тощает,
а потепления венец
Потопом выльется вконец.

Своею мудростью
кичился
российский наш
истеблишмент.
Вслед за Европой
потащился,
ратифицировав
в момент
всё то, что
Штаты предлагали,
но сами напрочь
отвергали,
фреоны новые создав,
(втридорога перепродав),
а мы заводы закрывали,
зато
задрав штаны кричали,
хоть голы мы,
но обещали
ратифицировать
всё то,
что было принято
в Киото.
И вот в один
прекрасный день
весь мир посажен был
на квоты
по углекислому
пайку,
хотя не всем было охота
идти в киотском поводу.

Китайцы, репу почесав,
не побежали все стремглав
Киотский поддержать проект
(хоть задымили Белый Свет).

Умом прикинула Канада,
сказав:
«Киото нам не надо!».

Мир созревает потихоньку,
что нам пока не по зубам
менять природные процессы,
но всё-таки нашлись повесы
придумывают миф другой,
теперь со стороны иной.

Земная блажь уж не годится
и все готовы защититься
от астероидов теперь
(ну,
хочешь верь
или не верь!).

Мол, от него
спасенья нет,
он уничтожит
всё на свете
и даже жизнь
на всей планете,
что в муках оных
зарождалась…
(на том история
кончалась
в яйцеподобных
головах).

Забыв,
что миллиарды лет
на Землю камушки
слетали,
но жизнь они
не прекращали.

Напротив,
стимул ей давали,
приспособимость
развивали.
И наконец
её венец
с приспособимостью
отменной
развилась в разум
во вселенной!

Но…
чтоб страшилки закрепить
в умах
хотя б
не просвещённых
и превратить их
в посвящённых
необходимо объяснить,
и доказать, и прояснить
(мне не простит никто хулу),
как динозавры все в мелу
могли внезапно вдруг
исчезнуть?
(Поскольку их
в слоях земных
не часто встретит
любопытный
палеонтолог ли,
геолог
и всякий
палеозоолог.
Скорей всего
гиганты долго вымирали,
но нам о том
в слоях земных
послания
не оставляли).

И не сумняшеся
решили
немедля враз закрыть
проблему,
путём большущей
астроблемы
смерть динозавров
объяснить.

В Атлантике её нашли
и к выводу о том
пришли,
что, ахнув оземь
астероид,
ну, прямо как
гиперболоид,
со взрывом всех
похоронил
(другую живность
не затронув,
иную живность
сохранил)…

На то хватило
спекуляций
и в поисках
других новаций
опять на климат
погрешили…,

с тем динозавров
порешили
(правда, до нас
ещё дожили
не мало гадов
на Земле).

Хотя геологи твердят,
в мелу проблем
других хватало
и обошлись
без астроблем,
других причин
на то немало
нашли естественных
они:
Земля вулканами
дышала,
огонь и пепел
изрыгала,
во мрак себя же
погружала.

Дымили горы,
океаны
от той жары в огне
кипели,
леса горели
и саванны
все исчезли за недели.

Бескормица и холод,
мрак.
На самом деле
может так
события в мелу
вершились
и динозавры удалились
из бытия в небытие.
Так представляется сие…

Какие в мелочь
превратились,
другие в воды
погрузились,
иные в небо, вознесясь,
на острова переселились
к среде иной,
приспособясь.

Жизнь на Земле
не по зубам
стихиям жутким
уничтожить,
она сама из пепла
может
как феникс-птицею
восстать
и разум даже
порождать.

Природа, сотворив
то чудо,
благословенна
к ней самой 12.
И человечеству
покуда
не властвовать
ни над собой,
ни над природою
стихии,
какая к нам
благоволит,
и как детей
своих хранит
от наших шалостей
порою,
когда отходы мы
горою
от экономики
своей
бросаем под ноги
мы ей.

Сама надежду в нас
вселяет 13,
как мать детей
оберегает,
за неразумность
не шпыняет,
поскольку разумом
сама
материю предотвратить
должна
в далёких безднах
поколений
от вырождения она.

Как от всего ещё далёки
мы,
экономикой гонимы,
и как
слепые пилигримы
во всей вселённой
одиноко
к различным мифам
тяготеем —
себя понять еще
не смеем
и не внутри
и не во вне,
сидя на вздыбленном
коне.

Коне Познаний
и Призваний
какой нас по дороге
Млечной
несёт в крутую
бесконечность,
в которой мы, увы,
не вечны,
что приближается
черта,
за ней откроются
Врата,
перешагнув порог
которых
нам не вернуться
никогда
в Мир этот
жалкий и суровый…

…За ним откроется иной
до боли разуму
знакомый,
до узнаваемости
свой.

О чём печалиться?
Конец концов настанет,
и разум,
не поднявшись над собой,
Врата иные открывать
не станет,
и закрывать
не станет за собой.

14.

Геологи —
романтики дорог,
на горло песне наступив,
мечтою окрылённые
парите,
не зная сущности,
к какой пристать хотите,
переступили
новый вы порог.

Задвигали
фундамент континентов,
материки,
как айсберги плывут,
отбросив прежних
кучу аргументов
вас парадигмы новые
влекут.

Субдукции,
обдукции
и рифты,
склоняете всё то,
что не склонить,
вам для дискуссии
быть может лучше Свифта
пора с иного мира
пригласить.

Какой фантазией своей
предвосхитил,
открытие
двух спутников
планеты,
каких пока
никто не посетил
поскольку Марс
всем объявил
вендетту 14.

Он объяснил бы даже
может плюмы,
плюмботектонику
с субдукцией связал,
и неотектонист
тогда угрюмый
жить долго
мобилистам приказал.

Но некуда деваться,
жить-то надо!
И,
походя кивая головой,
геологи послушные,
как стадо,
что раньше понимали
в разнобой,
теперь признать готовы
до молитвы,
о твердь земную
биться головой.

Исчезли в геологии
пророки,
кого уж нет,
а те уже далече,
остались планетарные
пороки,
которых и Нептун,
да и Плутон не лечат.

Землетрясения —
предвестники коллизий,
периодично
землю сотрясают,
но прогнозисты,
веря мобилистам,
всё в кости вероятности
играют.

Чёт, не чёт,
когда и где сподобится
земля опять
подняться на дыбы.
Но что-то, где-то
всё опять не сходится,
а вот сходиться,
вроде, надо бы.

Живут вулканы,
нервно сотрясая,
земную твердь
и,
походя плюют
на тех,
кто силу эту созерцает,
на вулканологов,
что рядышком снуют.

Им возгордиться
хочется отныне,
поскольку
доказать уже хотят,
что жизнь, возникла,
в огненной пустыне,
об этом вулканологи
галдят.

На суше ли
или в морской пучине,
неважно, где,
важнее, что потом!…
…И, может быть,
по эдакой причине
возникло всё,
и даже суп с котом.

Скорее жизнь могла
по-разному возникнуть,
была бы лишь вода…
А по-другому
не могла и пикнуть,
в археозойско-присные
года.

И жаждою
открытий достоверно
пытаются сегодня
доказать,
что во вселенной жизнь
закономерна!
И нечего здесь больше нам
гадать.

Пытливо астрономы
созерцают
ночное небо
звёздной глубины.
Иных миров
планеты проплывают
по диску звёзд
и радуемся мы,
что есть надежда, —
не одни в пространстве
безмерной бесконечности
живём,
и, может быть,
настанет время странствий,
от одиночества разумного
уйдём.

И лишь вселенское
великое молчание
нам не даёт покоя
не на миг.
А может разум —
только лишь случайность?
И наш никто
не распознает крик?

Стенает мир,
не излечив пороки,
мечтательно
взывая в пустоту.
Быть может мы
сегодня одиноки,
поэтому,
точнее потому,

что слишком дики мы ещё
(хоть любопытны),
чтоб разум нас
вселенский понимал,
пока ещё
мы слишком первобытны,
чтоб в лоно нас своё
он принимал.

15.

Душа науке
не доступна,
в неё не всякий
вхож.

Темна она
или беспутна,
возвышенна ли,
ложь.

Душа науке
недоступна,
душа –
лишь в нас,

обнажена ли,
неприступна
для посторонних
глаз.

Над ней не властвует
никто,
ничто и даже
мы.

Не посрамит её
ничто –
лишь мы
одни.

Продать,
отдать её,
не сможем,
купить,
завоевать.

Даже, когда весь мир
стреножен –
её
не отобрать.

Она как сущность
простоты,
в сознании
твоём,

как дно
и смысл
высоты
вдвоём.

Где ты,
она –
какие есть!
Не переделать
нам,

не переделать
никогда
нам пошлость
в честь.

Душа –
потёмки
или свет,–
всё в нас самих!

Души вне нас
на свете нет,
и нет в мирах
Иных.

Поскольку чернь
души тогда
с собой могли
забрать

все те,
какие иногда
в Иной могли
попасть.

Тогда ничем
Миры от нас
отличными
не станут,

тогда в надежде
каждый раз
любой будет
обманут.

Пусть лучше
каждый —
от Начала
Мир постигает
свой,

и чтоб душа его
кричала
лишь о себе
самой.