Предисловие

Любви не научишь,
любить — не покажешь,
не выразишь чувством,
на хлеб не намажешь.

Любовь — искушение
и потрясение,
способна к небытию
и воскрешению.

Пройдите дорогой
печальной и страстной,
пройдите по краю
той бездны опасной,

и вы ощутите,
что нет ничего
сильнее, прекраснее
чувства того,

какое возносит,
и с нами летает,
и наземь порою
жестоко бросает,

чтоб снова подняться
и снова любить,
и эту пьянящую
страсть пригубить.

Да,
страсть —
преходящая,
жизнь —
настоящая!
Кружит нам головы
бренным, усталым,
дарует возможности
только лишь в малом…

В другом же мы тонем,
от боли мы стонем
не от физической,
метафизической,
что разрывает
и
надрывает,
и истину духа
порою скрывает.

* * *

В предновогодней суете
заглянем в органайзер,
отыщем имена
друзей, подруг,
оденем старомодный
блайзер
и вдруг поймём,
что не велик тот круг,
в каком ещё
мы можем оставаться,
надеяться на что-то
и звонить,
«по-чёрному»
могли бы оторваться,
как в юности
могли ещё любить.

Но…
каждый раз
надежды возлагаем,
на переломе
календарных лет,
неискренне любимых
обнимаем
и вместо: «Да!»
мы говорим им: «Нет!»

Он:
«С новым Годом!
Улыбок, встреч,
свиданий и бесед,
и всяческих
благих вам пожеланий,
чтоб выше этажом
вас не залил сосед,
чтоб избежать
ненужных расставаний.
Чтоб одиноким
было с кем общаться,
чтоб виноватым
всё могло прощаться,
ну а простившим,—
мужество прощать,
а потерявшим —
встречи обещать.
Всего вам то,
что не должно случится,
а что могло —
подарком было вам,
а кто вам в сердце
явно постучится,
откройте сердце
всем семи ветрам.
Пусть выдует из вас
предубеждения,
что счастья нет
и что замкнулся круг.
И на вершине страсти
пробуждения
вы обретёте сладость
томных мук.

Улыбок, встреч,
свиданий
и бесед,
приятных новогодних
откровений.
Пусть в гости к вам
заглянет ваш сосед,
ножи наточит
и подарит веник.

И вместо душевой
помоетесь вы в бане,
кино посмотрите,
ну то, что «С лёгким паром…»,
и жизнь покажется
священным божьим даром,
а не как «Ёжик
в призрачном тумане»…

И вот мы встретились.
Восторженной не будь,
а грусть
смахни с лица,
шампанского налей,
не торопясь допить,
за то, что ты
ласкала беглеца,
но так и не смогла
любить.

Былое всё же
в сердце остаётся
и как потом бы
не стенали мы,
но прошлое,
увы, не предаётся,
хоть и остыло
на краю зимы.

* * *

Мы новый год
встречали при свечах
и говорили,
говорили много.
И в тех осмысленно
бессмысленных речах,
пожалуй, было
больше напускного.

И тлела страсть
не в страсти поцелуя,
но, опрокинув нас обоих
в бездну,
из губ сорвала стоном:
«аллилуйя…»,
в которой показалось,
что исчезну.

Но всё вернулось…
Затянулась ночь.
И я ушёл
от плеч твоих уставших,
от губ твоих
не страстно целовавших,
так уходил,
как убегают прочь.

Туманом город
обнимал меня,
безлюдьем провожал
сонливо.
И я почувствовал,
как душу леденя,
твоё окно
взывало сиротливо.

И снова
захотелось мне обратно,
где поцелуй не страстный,
но ласкает,
где ночь ещё
в постели изнывает,
дрожа свечой
на полочке развратно.

Где, сбитая из сливок,
как сливочное масло,
пахнущая молоком…
Локоны завивок
свисали опасно
надомной — дураком.
Я насыщался,
как жаждущий зверь,
и ел тебя долго и страстно.
Уйдя, не прощался,
скрипнула дверь,
ты же молила напрасно
остаться хотя бы
ещё до утра
страстью опять насладиться.
…На улице хляби
касались нутра,
хотелось опять воротиться.

Но…,
сбитая из сливок,
как сливочное масло,
пахнущая молоком,
ты лаской завивок,
свисавших опасно,
сделала меня дураком.

* * *

Каких мужчин
ещё к себе таскала
под таинство
мерцающих свечей,
и скольких в этой комнате
ласкала
губами среди царственных
ночей?
Увы!
И я не удержался,
растрачивая нежности
свои,
и ласками
сегодня упивался
лаская снова
прелести твои».

Она:
«Прости меня,
хотела я одна
рубеж времён
тот пересечь
без встреч,
но выпив одиночество
до дна,
сдалась тебе
под тусклый отблеск
свеч.

Твои стихи
я перед сном читала.
И долго не могла заснуть.
Потом я снова
их перелистала
и захотелось
мне тебе вернуть
хоть толику какую,
хоть надежду,
что так случилось..,
что ещё не всё!
Но показалось
по живому режу,
хотя бы лучше
позабыть про всё:
что было,
что осталось,
что так поспешно
что-то оборвалось»…

Он:
«Сейчас стихов,
пожалуй,
не читают,
а если и читают,
то,
стыдливо рот
ладошкой прикрывают,
чтоб не заметил
зевоту никто.
Боимся мы себе признаться,
что любим,
что любимы,
но,
перед собою нам —
не извиняться,
поскольку это выглядит
смешно…
Да и грешно
слыть на людях
гордыней,
когда б от губ
в стекле растаял иней,
и ты бы лбом,
прижавшись ко стеклу,
сняла бы жар
переживаний мук,
мой друг.

А за стеной
Полы скрипят…
…и надрывается диван
от скрипа,
такие страсти за стеной
кипят,
срываясь в стон
чуть сдавленного крика…
А ты один.
Молчанье — в потолок.
И ветер за окном
все струны обрывает.
…Там, за стеной,
любовный дух витает,
а здесь по сердцу
бродит холодок.
От суеты
мы прячемся порой,
но одиночество нас
молча настигает,
и здесь завидно
слышать за стеной,
как в облаках
любовный дух витает.

А вы опять,
мелькнув на горизонте,
напомнили мне снова
о себе,
как будто бы
намерены в дисконте
вернуть пережитое мне.
Но, кажется,
давно уже погасло,
что так взволнованно
когда-то принимал…
И весточку от вас
я ожидал напрасно,
пока я ждать
совсем вас не устал.

Загляну
в электронную память,
имена
пролистаю опять.
И так хочется мысленно
нанять
мне сиделку,
да где её взять?
Чтоб поправила мне
изголовье,
от простуды малины
дала,
задремав,
оборвав в полуслове
полу фразу,
забыв про дела.
Да не хочется
мне так тревожить,
тех, кто мог бы
ко мне прилететь.
Им бы жизнь свою
трудную дожить
лебединую песню
допеть.
Свою спел.
В потолочном разводе
пред глазами
стирается мир.
И в том призрачном
сумрачном своде
почему-то мне
видится тир.
А в мишень,
в обозначенном круге,
в нарисованный мой
силуэт,
летят пули,
свинцовые пули,
а стрелка
будто даже и нет.
Может пули те —
вовсе не пули,
а слова нанесённых
обид,
кои люди теперь мне
вернули
в перигелии жизни
орбит.
Нет страшнее
той ноющей боли
и не помнишь,
кто ранит уже,
кто по мести,
а кто поневоле
на достигнутом мной
рубеже.

Мы не претендуем
на взаимность,
мы как будто
в кругосветном плавании,
оказавшись наконец-то
в гавани,
близость отбываем,
как повинность.
Говорить о чём-то,
не касаясь,
чувств, какие
тлели ещё в нас.
Вздрагивать,
друг друга прикасаясь,
уходить,
прощаясь всякий раз.
А при встрече
случаем негаданным
взглядом обжигаться
и гореть.
Сколько чувств
таится не разгаданных,
что способны
ещё где-то тлеть.
Мы не претендуем
на взаимность,
мы как будто
в кругосветном плавании,
оказавшись наконец-то
в гавани,
близость отбываем,
как повинность.

Мы казним себя,
если у края,
но за ним,
где-то там в глубине,
хоть и жизнь
не казалась нам раем,
но та жизнь
нам казалась в цене.
Загляну
в электронную память
имена
пролистаю опять.
И так хочется мысленно
занять
то, что в жизни успел
растерять.

Прости!
Я думал в зрелости
и чувства уж не те,
и жажда наслаждений
не так страстны,
и к той безумной
женской красоте
так станут увлечения
опасны.
Пронзая мыслью,
что тебе не двадцать,
не тридцать, —
все за сорок пять…
А кажется тебе
всего семнадцать
и ты готов
весь мир расцеловать.
Но поцелуи
в юности лишь снятся,
сейчас, целуя,
не пронзает дрожь,
мы можем
над влюблённостью смеяться,
не распознав,
где истина, где ложь».

Она:
«Ты говорил,
а я не понимала,
и было так
порою больно нам,
и что-то временами
не хватало,
хотя бы пересечься
нашим снам.
Хоть странными
во снах бы мы
казались,
и отстранёнными
от суеты,
но в них губами бы
соприкасались,
… да только и во снах
уже не мы,
а дымка отгоревших
впечатлений,
в которых страстно,
чувствуя тебя,
как ты ласкал
холодные колени,
а я же
ненавидела себя.
Не всем в лучах любви,
не всем купаться,
кому-то, может,
даже вопреки,
приходится навеки
расставаться,
не целовать
протянутой руки.

Спасибо за стихи!
Какая жалость,
о том что ты сказал —
к тому пришла!
Что в памяти твоей ещё
осталось,
чего сама, быть может,
не нала.
Пиши, мой друг,
что нам ещё осталось?
Впиши слова,
в тот эфемерный круг,
в котором повстречавшись,
мы расстались,
не протянув
навстречу своих рук.

Берём мы в жизни
каждый день взаймы,
любить не научились
и прощать.
А что все в жизни
занимали мы,
порою не хотелось
возвращать.
Теперь мы сами
просим, чтобы нас
хоть кто-нибудь
о чём-то попросил,
но каждый так
в своих долгах увяз,
что верить нам
уж не хватало сил,

кто верить был готов
и полюбить,
кто искренне нам доверял
кода-то,
теперь не пожелала бы и жить
в кругу предательства
или обмана.

Только годы летят
и не хочется помнить
об этом.
А когда-то стыдливо весна
раздевалась на краешке лета,
как когда-то глаза
от любви наполнялись
туманом,
и печалилась осень,
обернувшись любовным обманом.
А зимой неожиданно,
вырвавшись чувства наружу
сквозь метель
и февральскую стужу,
утонули в ресницах
растаяв,
ощутить снова страсти
заставив.

А ты всё о душе…
Что есть душа?
Мотив переживаний,
как отражение
метания в себе
по поводу
не сбывшихся желаний
в никем не предначертанной судьбе?
А может мир,
придуманный тобою,
в котором ты паришь
и сознаёшь,
что всё же есть
там что-то над судьбою,
и с тем давно наедине живёшь».

Он:
«Не уходите
и не покидайте,
кого любили,
за кого молились.
И если вдруг обиделись,
прощайте,
когда вы одиночества
напились.

В любви свою
вы жажду утолите,
в надежду обернув
ваши печали,
навстречу потерявшим вас,
летите,
найдите те слова,
что не сказали.

Холодное одиночество
не греет,
оно звереет.

Ведь если мужчина хорош,
в этом заслуга женщины;
если мужчина плох,
в этом виноват сам;
если женщина несчастна,
в этом виноват мужчина;
если счастлива женщина —
счастливы все!

И всё же, уходя,
успеть сказать
если ты знаешь,
о чём ещё бы мог сказать,
о том, что в жизни уже знаешь,
о том, что в жизни
понимаешь,
о чём не сможешь не сказать.

Инфляция чувств,
дороговизна духа.
Два показателя
сумятицы эпох.
Замкнулись в цепь
немыслимого круга
в котором не остался даже Бог.

А прегрешения свои
все заберу с собой,
чтоб не коснулись,
ради Бога, Вас:
ни словом злым
Вам брошенным толпой,
ни тенью кем-то
обронённых фраз.
Живите счастливо.
А я со стороны,
заметив Вас,
не подойду как прежде.
Мне хватит той,
единственной надежды,
смотреть на Вас
хотя б со стороны».

Она:
«Ты уходил,
тебе смотрела
вслед,
сгорая от желания
окликнуть,
что не смогу я от тебя
отвыкнуть,
но ты был слеп.
Молчанием тебя молила
в крик,
не в силах звать,
не в силах вслед
рвануться,
чтоб до тебя
ещё раз дотянуться,
вернуть тот миг.
Как навсегда уходят
ты уходил.
В бессилии вернуть,
я онемела.
Прости меня,
что так вернуть
хотела,
да просто не хватило сил.
Переживу быть может
и забуду,
как полыхал над городом
закат,
но будет мне казаться,
что назад
тебя всю жизнь
я дожидаться буду.
Даже когда
нет никакой надежды,
даже когда
уже устану ждать,
чтобы случайно, проходя,
ты мог узнать,
на мне тебе знакомые
одежды.

Ты тихо так ушёл,
как навсегда уходят…
Часы и дни
заполнили года.
Осталась я одна,
другие не приходят
которым бы ответила я:
«да!».

Он:
«Моя вина — я сам.
А там,
поймите не превратно.
Не знаю я, как сложится судьба,
Смогу ли я
вернуться к вам обратно?..

Не сберегли.
Рассыпался тот домик,
как из ветвей
наш собранный
вигвам.
Вернули мне
подаренный мной томик
стихов,
приятное в надежде сделать
вам.

Ну что же.
Понять ваш знак
совсем не так уж сложно,
наотмашь выверен удар.
И мой от сердца
сделанный вам дар
был шагом уж совсем
не осторожным.

Ты в меру цинична,
эгоцентрична,
ты даже себе
не нужна.
Какого рожна
я к тебе потянулся
в тебя
окунался,
как ты окунулась
в меня?
Так часто бывает
что вдруг наступает
желание жить
вопреки…
Как мы далеки
и две рядом руки,
соприкасаясь
и, насмехаясь,
плывут по течению
реки.
Но только мы знаем
и понимаем
за поворотом —
обрыв.
Этот порыв
всё же мы
принимаем,
судьбу примеряем
у дна,
… где нас примиряет
она.

А здесь метель.
И ни души.
И город словно вымер.
Его не посетили даже боги.
Болтается на перекрестке словно вымпел
рекламный щит
отведать всем суши,
да бомж у супермаркета,
пытающийся встать на ноги.
Позёмка змейками
ползёт через дорогу.
Пронизывает ветер до костей
и, чертыхаясь громко на погоду,
две парочки тащились от гостей…

С поэтами
Вам лучше не общаться.
Они остры на ум
и на слова.
Вокруг них можно
только лишь вращаться,
чтоб не болела после
голова,
что надо чем-то их занять,
и кофе предложить,
и как в постель
к себе их уложить.
Поэты — ветер,
волосы развеять,
для них как всплеск
желанных томных мук,
как семя в землю бросив,
жизнь посеять,
не обратив в мозоли
своих рук.

Но,
когда на землю
сумерки падут
передо мной
твой образ возникает
и мысли странные витают,
что и меня там где-то вспоминают,
что и меня с надеждой может ждут.

И вот
во сне, наконец,
мы встретились
на краю какой-то
пропасти.
Оступившись,
летели без робости —
зато
наконец
мы встретились.

Крутое падение
в бездну
перехватило
дыхание.
Ну вот, наконец, и
свидание,
ну вот,
наконец, и
встретились!

Земля,
приближаясь,
стремительно,
времени
не дала на раздумье,
в падении —
наше безумие,
а счастье
так соблазнительно.

Губы к губам —
в беспечности…
Но ты от меня
отвернулась…
Или на краю
бесконечности,
недолюбив,
проснулась?…

Теперь,
каждый раз,
засыпая,
к бездне стремлюсь
по краю.
Встретимся ли? —
не знаю…
Живу —
когда засыпаю…

И если б только миг,
хоть только миг
моей была
и в помыслах и бедах,
я был бы счастлив
в том небытие,
в каком живу я,
о тебе не ведав,
в размеренном
и сером бытие.

Хоть может
ожидающий напрасно,
как в бездну обращая
крик,
ответ найдёт
не образно,
не гласно,
что был упущен
долгожданный
миг.

Не разглядев его
очарование,
не распознав
в том сером
бытие
великое
из многих
дарование,
дарованное может
лишь тебе.

Но ты прошла,
желая видеть чудо,
а чудо,
лишь коснувшись рук,
по-прежнему
скитается
покуда,
не отречётся
от постылых
мук.

* * *

Я на свидание пришёл
через горнило лет.
В тебе тебя я не нашёл,
нет-нет!
О как изменчиво оно,
то время перемен,
что было нам тогда дано,
и что нашли взамен?
О, как мечтаем мы порой,
вернуть что было там
за временной чертой
обоим нам.

Желаю Вам,
чтоб было всё,
кроме нужды,
кроме несчастий
и вражды.
Желаю вам!
Чтоб не злорадствовал
никто,
тому, что где-то
нелегко
придётся вам.
Желаю вам!
Взывать лишь к собственным
мольбам,
о том, что сбудется всё то,
и не завидовал никто.
Желаю вам!
Чтоб обошла вас стороной
печаль и боль, и лишь покой
коснулся вашего чела,
судьба лишь белою была,
Желаю вам!
Чтоб вы не верили словам,
а только чувствам доверяли
и никогда не проверяли
того, кто дорог был бы Вам».

Послесловие
К утраченной любви
не возвращайтесь,
она как высохший
на солнце плод,
Но и любви другой
остерегайтесь
в ней, как в минувшей, —
лишь один исход,
где страсть сорвётся
у обрыва,
на дне которого
лишь быт.
И всё закончится
разрывом
и им по горло
будешь сыт.

Любовницы,
певуньи ночи…
…Бокал допитого вина…

И станет жизнь
не то короче,
не то закончится у дна.