За грубо склоченным столом в десятиместной палатке собрались промывальщики, маршрутные рабочие-радиометристы в основном из числа студентов-практикантов, геологи-съемщики, закончившие полевые работы и приступившие к камеральной обработке материалов, сводившейся к заполнению многочисленных журналов, реестров, сведению маршрутных карт в единую карту. Было тесновато. Напротив каждого стояла кружка. Нехитрая сервировка стола состояла из алюминиевых мисок, наполненных грибами, ягодами, соленым хариусом, консервами и горками нарезанного свежеиспеченного хлеба. На полу, у входа в палатку, стоял молочный бидон. В воздухе витал бражный дух. Балагурили.
Как только вошел начальник партии шум усилился в предвкушении развязки полевого сезона.
«Не томи, Нилыч! Скажи речь, да покороче! Жажда мучит!»- слышались голоса.
Завхоз открыл затвор крышки бидона и литровой кружкой черпал мутновато-белую жидкость, разливая ее по кружкам. Кто отхлебывал тут же, оценивая «зрелость» напитка, кто степенно ждал, что скажет начальник.
— Ну что, други мои! Не зря мы прожили еще один полевой сезон. И дело сделали и рудишка кое-какая есть! Одним словом сезон как сезон. Вот за него и выпьем. Выпьем за то, что живые все вышли из него, что до дождей и снега маршруты закончили. Правда, горнякам еще потрудиться придется. Но им не впервой. Они отметят окончание сезона, как закончат работы. А мы сейчас будем вкушать то, что нам сотворил Николай Прокопич. Так что будем! – и, подняв кружку, медленно и долго, но до конца выпил напиток.
— Хороша, Прокопич, ох и хороша бражка! – заключил Горюнов и потянулся к жареным грибам.
Изголодавшиеся по разнообразию съестного, отсутствию спиртного люди налегали на еду и бражку. Говорили короткие тосты, которые иногда просто заключались в одно слово или фразу: «Будем!», «Поехали!», «Дай Бог не последняя!»
…Хмелели. Через час палатка уже гудела. Кто кричал тост, но его не слышали. Кто доказывал, что он не туфтач тому, кто сомневался в том, что делал первый, а кто уже материл и геологию и полевой сезон и вертолетчиков, которые не могли сесть на гору, и пришлось таскать аммонит на себе. На столе все смешалось: и еда, и бражка. Кто-то искал кружку, а ему сосед наливал из своей в его чашку с остатками то ли ягоды, то ли грибов. Тот пытался чокнуться чашкой о кружку, не получалось. Бражка текла по столу, бородам. Стоящий гвалт разбавлялся мычанием, похожим на песню: «…под крылом самолета о чем-то поет…», но она терялась в этом гвалте, как пропадало в пьяном угаре то личностное, которое на трезвую голову выступало рельефно, а сейчас тонуло в животном порыве: «еще!»… И наливали еще…
Расслабевшие за полевой сезон люди падали от выпитой бормотухи, икали. Кто едва успевал выбежать за палатку и там простался недожованным харчем, а потом снова пытался попасть обратно в палатку. Но в наступающих сумерках не мог найти дверь и орал, тыкаясь в полы брезента: «Братцы! Не закрывайтесь, впустите окаянного!…». Те не слышали. И тот падал тут же и засыпал, положив голову на бревенчатый остов палаточного основания . Кто выходил, чтобы помочиться и переступал через заснувшего бедолагу с возгласом: «Кто на новенького!?.. А-а, студент!» и мочился на него…
Ночью лагерь напоминал гудевший содом. Огромная красноватая луна выплывала из-за гор и озаряла бледным светом чистоту снежных вершин и происходящее на базе. Часть народа уже расходилось, но не могла попасть в свои палатки. Кто-то благим матом орал песню, кто в темноте уже брал кого-то за грудки.
Неожиданно в палатке, стоявшей на отшибе прогремел выстрел, потом второй… Но это не изменило ничего, поскольку изменять происходящее было некому.
Наутро завхоз, перешагнув порог палатки, не нашел там бидона. Он не возмутился и не расстроился, а направился в баню, из которой выкатил еще одну флягу. Наклонил ее и хлебанул через край. Да видимо от нутряной сухости выпил много. Упал тут же и остался лежать около бидона, пока его не обнаружил повар Михей. И все вернулось на круги своя.
К вечеру полетели крупные хлопья снега. Но никто не обращал на него никакого внмания, не радовался чистоте обновленного мира. Просто некому было радоваться. Из палаточных труб не вился дымок. Народ спал.
На третий день, устав кричать позывные партии Горюнова, экспедиционный радист Гусенок наконец услышал в эфире завхоза-радиста Николая Чепурного. Тот что-то лепетал по поводу погоды и Гусенок по опыту понял, что там братва «разошлась» по поводу окончания полевого сезона… Но все же прокричал в эфир: «Пятый, к вам завтра вылетает вертолет с главным геологом и начальником экспедиции. Подготовьте материалы по Осеннему!». Но голос Чепурного куда-то пропал, как в воду канул.
* * *
Как только из вертолета вышел начальник экспедиции Лысов с главным геологом Немцевым, машина взмыла вверх и пошла на горный участок бросать взрывчатку.
Начальство встретил протрезвевший Сидельников. На вопрос Лысова:
— Где начальник партии? Почему он не встречает?
Старший геолог коротко ответил:
— Не может….
Пройдясь по базе, начальник экспедиции собрал геологов, на лицах которых нельзя было прочесть ничего, кроме похмелья. Сообщил о том, что снял с должности начальника партии Горюнова и назначил исполняющим его обязанности старшего геолога Сидельникова.
К вечеру экспедиционное начальство посмотрело канавы, захватив огромные куски руд и, прихватив с собой Сидельникова с документами по Осеннему, вылетело в Южный, где решало вопрос о создании новой структуры на базе Юдомской партии, в задачи которой должны входить не только поиски и разведка золота, но теперь и полиметаллов.
Наступала новая эпоха в освоении Южного Верхоянья. Из золотого регион превращался в полиметаллический. Начальник экспедиции вместе с главным геологом готовили материал для обоснования нового направления работ, которое завладело обоими. Одним потому, что как руководитель предприятия понимал временность занятия поисками и разведкой россыпного и рудного золота, а другим, что это сулит выход из монометального направления геологоразведочных работ экспедиции, превращая ее в комплексную.
* * *
Представленная документация на направление работ по полиметаллам руководству геологического управления показалась убедительной. Особенно эффектно смотрелись массивные глыбы руд, которые не поленились выставить на всеобщее обозрение членам комиссии, которые восхищенно смотрели на богатые рудные куски, интересуясь, сколько ее там?… Но для того, чтобы ответить на этот вопрос «сколько?» нужны были деньги и немалые на детальные поиски. К тому же район работ был труднодоступен. Потому в территориальном управлении и Министерстве геологии Союза были как оптимисты, так и пессимисты в части необходимости постановки вначале поисково-оценочных, а затем и разведочных работ.
Начальник экспедиции знал кухню выбивания средств. И на пессимизм геологической службы разного уровня, а иногда и упреки с ее стороны, мол, все вы там преувеличиваете, отвечал: «Приезжайте – посмотрите!». А когда чиновники приезжали и смотрели на вскрытые канавой руды, то понимали, что перед ними не какая-нибудь рядовая точка минерализации, а руда, аналоги которой были известны в разных уголках мира и представляли собой обычно крупные или даже уникальные месторождения.
И закрутилась машина выбивания отраслевых средств по свинцу и цинку. Начальник экспедиции вместе с главным геологом развернули настоящую компанию по рекламе открытого месторождения, куда хлынула армия ученых не только отраслевых НИИ, но и других научных организаций. Совещания, конференции, симпозиумы на базе экспедиции превратились в центр разработки методики оценки, исследования вещественного состава руд подобных месторождений. Особенное внимание уделялось примесям, ценность которых оказалась выше стоимости извлекаемых свинца и цинка.
Об Осеннем заговорили.
На следующий год экспедиция получила целевые деньги на свинец и цинк. Для «раскручивания» полиметаллической провинции рекомендовалось срочно поставить доизучение двухсоттысячного листа1, на площади которого располагалось месторождение Осеннее. Сразу же была поставлена и пятидесятка2 на рудный узел с целью обоснования детальных поисков свинца и цинка уже вокруг Осеннего. На самом же месторождении развернулись поисковые работы с проходкой рудных шурфов, канав, буровых скважин. Объем работ был настолько значительным, что инженерная служба, служба снабжения, да и все руководство сбилось с ног, чтобы выполнить намеченную программу работ.
Особый акцент делался на доизучение территории к югу от Осеннего. Эту работу порчили Сидельникову, который сам возглавил отряд доизучения исследования громадной площади выходов юдомия, среди карбонатных отложений которого встречались полиметаллические точки минерализации. Но крупных объектов пока не было выявлено. Начальство надеялось целевым заданием показать, что Осеннее не является единственным объектом. А открытие новых рудопроявлений давало возможность перед Министерством геологии ставить вопрос о массированном вложении средств в новую перспективную полиметаллическую провинцию.
Ставка была только на открытие крупных и уникальных месторождений, но сил в экспедиции явно не хватало. Она параллельно вела работы по геологической съемке, поискам рудного золота на юге территории, занималась разведкой Северного золоторудного месторождения на севере. В экспедицию зазывались геологи, геофизики, инженеры, техники, рабочие разных специальностей. Экспедиция переживала взлет открытий. Партии, работавшие на юге территории, вслед за открытием новых россыпей выявили перспективные площади развития золоторудной минерализации. Каждый год геологи возвращались на базу экспедиции с открытиями. Круглогодичные партии наращивали запасы рудного золота…
Бум открытий цветных, черных и редких метллов, алмазов, угля, нефти, газа охватил всю Якутию. Геологи стали той профессией, о которой говорили, слагали песни.
