Через два дня Найдёнову позвонили из следственного отдела.

— Владимир? Это Марат Ильич. Вы можете говорить?

— Да!

— Вы в Москве ещё?

— Да!

— Давайте встретимся у метро на том же месте через часик. Вам удобно будет подъехать.

— Конечно!

— До встречи.

К назначенному месту Владимир подошел задолго. Слонялся. Покупал газеты, но не читал их, пока неожиданно за спиной не выросла фигура следователя. Он взял под руку Найдёнова, отвел в сторону и подал ему бумажку.

— Это ксерокопия предсмертного письма Панова Глухову.

— Откуда письмо?

— Это не важно, это наша работа. Читайте, а я пока покурю. Кстати, вы знаете почерк Панова?

— Конечно!

Письмо было написано от руки. Почерк Виктора Владимир узнал сразу, поскольку не раз ему приходилось читать его черновые главы к проектам и отчётам. Такой почерк нельзя было спутать ни с каким другим. Неровно, торопливо выписанные слова с нагромождением округлённых букв, которые катились по предложению, как маленькие колёсики, словно торопились уложиться в мысль.

— Почерк Панова, - подтвердил Владимир.

— Мы не сомневались и провели графологическую экспертизу. Читайте!

«Саша! Сегодня я окончательно понял, что буду убит, если высунусь из квартиры или из офиса. В своё время мы получили в наследство возможность не задумываться о завтрашнем дне, поскольку за нас думали вожди и ведущие нас их посредники между властью и народом. И хоть нам было не совсем сытно, не совсем комфортно, но зато почти уютно. Так мы разучились думать. Но как только сама власть занялась своими нуждами, и почувствовала, что она теперь может и не скрывать накопленного богатства, наше будущее было брошено нам под ноги с тем, чтобы мы сами вытерли о него ноги и думали только о сегодняшнем дне. К сожалению я слишком поздно понял это. Понял, что любая власть, какой бы она не прикрывалась идеологией всегда оставляет народ один на один с его заботами и нуждами, но когда ей нужно — благословляет его же на подвиги во имя своей власти, прикрываясь нуждами отечества…

Свой бизнес я выстрадал с единственным желанием доказать самому себе и показать другим, что мы, русские, можем не хуже управлять делом, какое нам по душе, чтобы оно было мерилом благополучия всем в стране, вечно раздираемой противоречиями и поисками самости, смысла которой не понимали, потому как всегда думали о других, не заботясь о самом себе. И нас ненавидели те, о ком мы заботились и те, которые ненавидели нас из-за того, что не умели жить при том богатстве, какое нам свалилось на голову от тех, кто, не щадя живота своего, делал страну огромной и несоизмеримо потребностям нашим — богатой.

Я пришёл к окончательному выводу о том, что наше государство сегодня не способно изменить условия жизни людей к лучшему. Оно может только ускорить или замедлить это движение к нему. Способны изменить жизнь себе и и другим только те, кто готов взять на себя ответственность развития — деловые люди. Сегодня наше государство настолько ещё дико, насколько не понимает необходимости разрыва связи власти и коррумпированного капитала. Я не вписался в эту схему, потому как надоело бояться крышованных «молодцов» властью, я перестал с ними делиться не потому, что жаден, а потому что не могу кормить прыщей, поедающих бизнес и друг друга. Я не вижу разумного выхода борьбы с бандитами, пожирающими деловую активность умных и предприимчивых людей.

Государству, круто повернувшему от социализма к капитализму, от которого уже сыто цивилизованное сообщество, необходимы как деятельные, творческие, пассионарные лидеры, так и нормально функционирующее чиновничество (бюрократия). Потому что нормальная бюрократия, работающая на основании положений и инструкций, процедур и регламентов, является объективно инерционной и, помимо собственных административных функций, может выполнять роль стабилизатора всей социально-экономической жизни. На практике же эта инерционность не способна сдерживать слишком резкие шарахания реформаторов из стороны в сторону. Отчего люди находятся в депрессивном ступоре, а государственная машина в штопоре. Число чиновников, как говорит официальная статистика, за первые десять лет «демократических» преобразований выросло более чем в полтора раза, тогда как население страны сократилось на 4 процента! И это чиновничество способно уже брать взятки за неэффективное управление миллионами. Бизнес корчится, удила закусывает, но пока ещё крутит производство… Пока.

Ты знаешь из наших коротких встреч и бесед в недалёком прошлом и в последнее время, как я относился к «демократизации» и бизнесу. Взахлёб говорил о возможностях последнего. Но с демократией в России произошла перекошенность сознания, кажется всех. Если раньше мы с тобой думали в первую очередь только о деле, то сейчас все думают только о себе и деньгах, забывая о том, что радоваться деньгам может только тот, кто их может зарабатывать, а убивать ради того, чтобы они водились в карманах и лежали на счетах это бандитизм.

Недавно в какой-то газетёнке прочёл слова, которые отразили самое дно современного падения государства. Вроде бы это сказал когда-то метрополит Иоанн: «Законы божеские — законы милосердия и сострадания — отвергнуты — власть с откровенным цинизмом попирает законы человеческие, ею же самой созданные». Как современна эта мысль.

Ах как я хотел, Сашок, увидеть в смекалистом и душу раздирающем доверчивостью народе нашем исход от самости к благоразумию и желанию не только пить и гулять размашисто, трудится до смерти, но и жить по-человечески. Не смог. Не дали мне такой возможности ни те, кто во во власти занялся поиском собственного сытого благополучия, ни те, какие во мне видели источник собственного проклятия и обогащения. Как зверя меня обложили данью те, кто по определению должен давать зелёный свет моему развитию, чтобы государство имело возможность полнить бюджет налогами от возрастающей стоимости производства. Как зверя меня обложили те, кто хотел отобрать то, что я сотворил своими руками. И как человек с нормальными советскими мозгами, я наивно полагал, что всё само собою утрясётся. Что власть сподобится увидеть в моих делах и своё благополучие и тех, кто работал у меня за хорошие деньги. Напрасно. Власть закрыла глаза на рейдерские захваты, поскольку не только боялась тех, кто, пользуясь её бессилием и неспособностью управлять, обирал бизнес, но и давал ей возможность самой сколачивать деньги. Так мы получили криминальное государство, которое, прикрываясь несовершенством законодательства, отдала власть криминалу. И я не хотел так просто отдать бизнес и уйти в тень. Несколько угроз и два покушения должны были бы меня образумить, но я не сдавался. Теперь меня откровенно пасут и те, кто грабит и те, кто должен меня защищать…

Неожиданно я понял, Саша, что остался один. Страшное это состояние для меня. В одиночестве я всегда видел жертву или животного… Вот сейчас пью и не могу напиться от безысходности выхода из того, что может быть создал сам себе. Семью успел переправить за границу. Близкие в неведении, что происходит со мной и моим делом. И это хорошо. Плохо, что нет тебя рядом, Вовки Найдёнова. Может и придумали бы что-нибудь вместе. Да не хочется уже думать. Устал, Саша. Греет только сознание того, что я когда-то был абсолютно счастлив. Когда могли греться в мокрых спальниках глотком спиртного с Вовкой на перевале. Помнишь, как ты кинулся один искать нас со своей собачкой, а когда увидел нас, еле бредущих по болоту, подошёл, сел на кочку и матерился, выплёскивая наружу всё напряжение от того, что боялся найти нас замерзших в гнилье болота? Потом ты достал фляжку и мы, согревшись и захмелев от выпитого с голодухи, хохотали, пересказывая приключение и радовались, как дети сопкам, от которых в небо подымался липкий и холодный туман. Радовались тому, что у нас было любимое дело, и надо было снова идти куда-то, делать что-то, а потом защищать от тех в экспедиции, кто уже не мог ни делать, ни понять того, что мы сделали…

Прости за выспренность, но то было единение духа и дружбы преданных друг другу мужиков, знавших цену участия во всём, что творилось с ними.

Часть денег я перекинул на счёт твоей экспедиции, а большую — на открытый счёт на имя твоей Оленьки.

Прости меня, Глухов, не понятая ты никем душа, но так стремящаяся делать добро, что, ненавидя тебя эти другие — завидуют тому, что не могут жить, как ты хлебаешь жизнь и идёшь по ней с открытым забралом. Ради Бога живи, Саша, и не кори меня. Я хотел жить для многих, но мне теперь не для чего жить! Пропала в жизни та изюминка, которой я довольствовался в ней. Прости. Прощай.

Панов».

— Почему именно Глухову написал предсмертное письмо Панов? - спросил следователь.

— Он был ему не только другом, он для него был, как духовник для верующего. Несмотря на то, что он часто смотрел на окружающий его мир и взаимоотношения между людьми под другим углом зрения, иногда противоречащими прежним и настоящим устоям, он доверял спокойной и непротиворечивой рассудительности Александру. К тому же оба были очень порядочные и честные люди.

— В письме он упоминает и вас, Владимир.

— Мы были три преданных друг другу человека. Когда неудачи в семейной жизни меня загнали от одиночества в тайгу, именно Глухов спас меня от одиночества и помог моему сыну найти свой путь в жизни. Когда же Виктор Панов решил заняться бизнесом и у него не было начального капитала, мы сбросились с Глуховым, хотя это и были весьма небольшие деньги. Но Виктор смог раскрутиться. Как видите, Марат Ильич, он не забыл это. Хотя в собственном деле он был чрезвычайно одиноким человеком и не мог найти близких людей в своём бизнесе, а обратился с последними словами к старым друзьям.

— Расскажите мне подробнее, какие производственные отношения складывались с Глуховым. Почему он открыл новый бизнес в рискованной геологической сфере.

— Потому что не только доверял Александру, но и понимал, насколько необходим стране марганец в условиях его дефицита после распада СССР.

— Я показал вам письмо, Владимир, только для того, чтобы отбросить некоторые сомнения по части увода доли средств от компании Пановым. Поэтому становится понятным перевод значительной доли наличности на имя жены Глухова. Кстати, брак их не зарегистрирован.

— Это для них формальность. Я знаю, насколько их глубоки отношения. А поэтому могу поклясться где угодно и на чём угодно, что Ольга не могла быть в сговоре со своим бывшим мужем.

— Ладненько, Владимир. Извините, что отвлёк вас от дел. Будет что новенького, поставлю вас в известность на уровне возможных новостей. Успехов вам в своих делах. До свидания.

— До свидания.

Найдёнов зашёл в сквер. Ещё раз перечитал письмо.

«Эх Витя, Витя! Хоть бы кликнул меня, прибежал бы ведь. Глядишь, что-нибудь и придумали. Или всё так действительно плохо, что даже ты, такой оптимист по жизни и сломался? Да нет же! не может быть такого, чтобы в родной стране за человеком охотились как за зверем». Владимир непроизвольно застонал.

— Вам плохо? Могу я чем-нибудь помочь?

Найдёнов повернул голову. Перед ним склонился пожилой человек.

— Спасибо! Простите, отец, но нам всем нужна помощь…

— Вы о чём это?

— Сразу и не расскажешь, отец. Но скажите, действительно в нашей стране всё так плохо?

Пожилой человек выпрямился. Помолчал, а потом задумчиво сказал:

— В любой стране не может быть всем плохо. Одним хорошо, другим не очень, а третьи не знают, что такое хорошо, а что такое плохо… Но, кажется я понимаю то, о чём вы не можете рассказать. Но всё образуется, вот увидите. Не такое мы проходили.

Старик поклонился и пошёл по аллее к выходу из парка.