Горы уже поднимались за облака. Они сливались с их белоснежным покрывалом и гляделись продолжением облаков. Кое-где снег обнажал гривки горных хребтов. На южных склонах оголялись скалы. С каждым днем становилось теплее. Гольцы же оставались нетронутыми от снега.

Из дневника Метенева:

« …И приехали на речку Арбатылу, где стоял судном рудоприищик сержант Шарыпов, когда он был послан от Якутской воеводской канцелярии для привозу руд на пробу. И тут я с командою имели для отдохновения лошадям и приуготовления к возвратному пути тесу на лодки, стояли 4 дня, а в том простое приуготовлено лесов и тесу на 2 лодки.

24 числа – вверх по Тыре по накипне – 2 дни, потом , отворотя вправо, поехали вверх по впадающей в р. Тыру с той правой стороны по речке, а как ее зовут, того якут Истер не знает…

26 числа ехали через хребет и ключевыми падунами 2 дни и доехали до о. Халуйского, из которого выпадала река Халуя.

28 числа - вниз по р. Халуе льдом и островами 1 день, и приехали на устье реки Юнкуры, где стояли для отдохновения лошадям 2 дни, а между тем вожатель якут Истер ездил для признания мест и сыскания горы, где сержант Шарыпов руду добывал, можно ль до той горы верхами пробраться. Тут имелись снеги, и обратно приехал на другой день, сказал, что хотя до той горы снеги и имеются, а проехать можно.

31 числа – вверх по Юнкуре. А та гора от р. Юнкуры в 10 верстах, и приехав при той же горе ночевали».

Бесконечный день, лавировал между вершинами гор, то притомленный сумеречностью, а то под палящим солнцем заглядывал в самые глухие распадки. Побежали, запенились ручьи. Глядя, как «играет» ручей на противоположном южном склоне, берг-гешворен благодарил судьбу, что успели по малой воде пройти основную часть пути.

Прижавшись к склону небольшой террасы, табор спал. Чуть поодаль внизу по самому руслу бродили лошади в поисках прошлогодней травы и молодой, только выбивающейся из-под снега, зелени. Изголодавшиеся, похудевшие от длительного перехода животные, «стригли» чахлый низкорослый тальник. Маленькие жеребята жались к кобылам.

Перед уходом на Юнкеру Метенев, по совету Истера, оставил две связки лошадей в Халые со скарбом, который в каньоне Юнкеры было не поднять. Оставил и часть людей. Велел им охотою промышлять, да рыбу ловить, пока они не вернутся обратно.

Глядя на лошадей, Метенев сокрушался: «Не попадали бы с голоду!»…

У костра сидел Истер и о чем-то беседовал с толмачем. Когда к ним подошел берг-гешворен, Иван, приглашая испить чаю, сказал:

— Проводник советует отогнать лошадей вниз по реке версты на две – на три. Там хоть какой-никакой корм есть.

— А кто присмотри за ними?

— Он же.

— Один?

— А что с ним сделается…Таежный человек.

«С таким народом горы воротить можно!»- с умилением думал Метенев. «Надо же, не успел подумать, а проводник уже знал, что делать. Вон и Иван Титов пошел помогать проводить связку проводнику. А никто ведь не приказывал… Велико все же вспомоществование простых людей. Безропотна терпимость к невзгодам. Господи, чем же я отплачу всем за этот поход в неведомое?..».

Табор постепенно приходил в движение. Каждый знал свое дело. Ученики берг-гешворена насаживали гребки, кирки. Укладывали под пробы мешки. Степан Прижимов с кузнецом Зарубиным проверяли насаженные с вечера забойники. Остальные с молотками, клиньями, лопатами, дровами на пожог уже шли во главе с Метеневым террасой к незаметному распадку.

Распорядившись зачистить шурфы Шарыпова, он с учениками осмотрел гору. Выше по склону задал расчистки. Мелкие прожилки окисленных руд терялись под мхом и мерзлотой. Набрав два мешка щебенки окисленной руды вместе с глиной и песком, берг-гешворен послал двух учеников с Прижимовым промыть их на лотке. Сам с двумя другими горными учениками решил задать штоленку под само рудное тело в склоне. Для чего вооружил их кайлами, ломами и приставил к ним кузнеца Зарубина. Он тщательно вымерял угол, под которым штоленка должна войти в рудное тело. Для этого нужно было пройти не меньше сажени.

Метенев наставлял работников.

— Войдете в мерзлоту, пожог сделаете. После, как землицу и грязь всякую в отвал сложите, верх закрепить, как учил вас, и снова пожогом идти. Как в скалу войдете, позовете. К бурованию¹ приступим.- И ушел к отвалу шурфа, где Шарыпов оставил 1,5 пуда серебряной руды.

У отвала берг-гешворен задержался надолго, работая молотком, делая пометки в горном журнале. С первыми ударами молотка куски брызнули свинцовым отливом блей-глянца² и золотистым – колчедана с примесью купфер-киса³. Зеленовато-голубоватая побежалость указывала на присутствие меди.

«Золотишко должно быть окромя серебра. Слишком много минералов всяких. Вот и цинковая обманка кажется…»,- увлекся работой Афанасий.

Метенева поглотила работа настолько, что тот не заметил, как припекло солнце, как скинул все с себя и в одной рубахе восседал на глыбе камня, любуясь отобранными образцами руды. Посмотрел вниз по ручью. Работа спорилась. Никто и не подумывал чаевничать. Еще вчера он дал на работу три дня, чтобы на четвертый день, гружеными рудой, покинуть Юнкеру.

И вновь теплое чувство охватила горного инженера. Он снова проникался уважением и благодарностью к этим простым людям, пошедшими за ним на лишения ради того, чтобы добыть руду. Ему уже казалось, что это твердость, появившаяся в его характере, мобилизовывала людей на неимоверный по тяжести труд. Вместе с тем в нем исчезала жесткость. Он проникался заботой к каждому. Кому помогал по-отечески избавиться от потертостей на ногах, кого подбадривал теплым словом. И старшие по возрасту и младше него называли меж собой Афанасия хозяином, казаки же – батькой. Он знал об этом. Принимал обстоятельства отношений к нему людей такими, как есть. Только чувствовал еще большую обязанность на себе за сохранность их здоровья. Поэтому всякий раз говаривал о том, что отдохнуть – делу не помеха. Но при этом не забывать, чтобы дело спорилось. И люди работали также, как и он – на износ…

Сколько берг-гешворен не колотил образцов из отвала, золотишко не попадалось. Участками руда напоминала литой чугун, в котором матовыми кристаллами выделялся еще какой-то незнакомый минерал, похожий на вассер-кис⁴.

Снизу к нему спешил Басаргин. Запыхавшись, и не дойдя до Метенева, выпалил:

— Господин берг-гешворен, там, сдается, нам золотишко попало!

— Так кажется, или золотишко?- нахмурил брови горный надзиратель, явно предполагая, что ошибся ученик. У него пока никаких признаков золота не было…

— Кажется…- Задыхался, Афанасий.

— Ну, так крестись! – сурово посмотрел на него Метенев.

Тот перекрестился, но все же добавил:

— На зуб пробовал, - не похоже на купфер-кис…

Ладно, посмотрю потом,- нехотя отозвался берг-гешворен.- Ступай и принеси мешки. Пробы тарить⁵ будем.

— У меня с собою образчик! – Уже смущенно пробормотал горный ученик, и протянул Метеневу крохотный образчик, приседая на корточки и разворачивая тряпицу.

Берг-гешворен осторожно взял тряпицу с образцом и положил на кожаную сумку. Вытащил из-под рубахи, висевшую на шее, как и крест, обрамленную медью лупу, приблизил ее к грязной тряпице, отворотясь от солнышка. Потом отпрянул и посмотрел на ученика. Снова нагнулся и посмотрел.

«Ты посмотри, шкет какой. Не ошибся! Ай, да и ученичек попался. Золото отродясь не видел, аки токмо по описаниям знавший, а нате вот, распознал. Надо же! А ведь золотишко намыли ребята. Оно проклятое…».

— А что Степан говорит.

— Тоже, кажись, говорит золото. Но для уверенности снеси, говорит господину берг-гешворену.

— Много ж его там?

— Не много. Десть знаков, но куда мельче. Этот самый крупный… Так что, все-таки золото это?

— Золото. Оно, родимое.- Почти шепотом произнес Афанасий Метенев и как-то задумчиво посмотрел на Басаргина.

— Кто кроме вас троих знает об этом?

— Никто…о-о.- Протянул Басаргин.

— Хорошо! Побудь здесь, чтобы ветерок случайно деревяшки с образцов не сдул, да не перепутал номера. Руду в сторонке постучи. Может, что узнаешь из минералов …

Степан привстал, когда подошел берг-гешворен. Уступил место у лотка.

Метенев недоумевал. В лотке было мало свинчака, все больше колчедана, покрытого желтовато-зеленым налетом. А у самой канавки лотка держались знаками крупинки плохо окатанного золота, а некоторые в срастаниях с хрусталем и опять же с серым минералом. Посмотрел в лупу. Золотин стало видно больше…

— Поздравляю, Степаша. Золото намыли. Но коли кто больше троих, со мною вместе, узнает, беда будет и тебе и тому, кто узнал.

— Понял. Вы предупреждали…

— Только вот оказия какая вышла. В руде Шарыпова золота нету. А здесь есть. Загадка какая-то получается. Разобраться надо. Там, где взяли пробу – еще брать и мыть до тех пор, пока не намоете золота больше. Шлихт⁶ складывать отдельно от него… Марку ставить. В русле два лотка промыть прележно и дотошно. Аки золото будет, донести немедля.

Афанасий поднялся. Осмотрел панораму работающих людей и остался доволен, а вслух произнес.

— Молодец, Степан! Ученики наши не зря казенный харч ели. Да и наше предприятие, похоже, благополучно складывается.- Перекрестился.- Если серебро, да золото поодаль лежат, а иногда и соседствуют, то это большая удача. Пудов 10-12 с собой увезти руды надобно, не меньше. Остальное сложить у шурфов.

— Лошадей-то мало,- заметил Степан.

— А мы на што. В котомках понесем,- отозвался берг-гешворен. Находка она плечи не тянет.

Работали с одним перерывом на обед. Грели чаю, да кашей потчевались. Метенев чувствовал, что не по работе пища, весело приговаривал.

— Вот спустимся в Халыю, там наши казачки мясцом и рыбкою баловать будут. Не глухая же все-таки страна эта. Дичь должна быть.

Все понимали и не роптали.

К концу третьего дня штоленка уперлась в скалу, и Метенев обомлел. На пять вершков в скале сыскалась жила, где сплошь, а где и по частям, сложенная свинчаком, да колчеданом с кварцем. Но в промытой породе золота опять не было…

«Где же оно проклятое? Намыли в русле с полнаперстка поодаль выше тельца с серебряной рудой, а в руде – ни зернышка…»,- горевал берг-гешворен.

В косовой части русла ручья Прижимов все-таки добыл с учениками еще знаки золота. Оно было не похоже на первое. Было хорошо окатанным. Это подтверждало предположение горного инженера, что золото попадает в россыпь из другого тела, но из какого, уже ему не узнать.

«Чтобы не сгинуть здесь, нужно выходить с рудой к Халые, а оттуда по Тырам посылать один отряд назад к Арбатыле. Самому же с остальными выйти к ней осенью, обследовав всю долину Тыров и Халыи. Для строительства завода надобно еще искать руды, как было ему велено. Много искать…»,- размышлял Афанасий.

К уже досыта натруженному переходами, натуженному трудом без отдыха, берг-гешворену вечерами подкатывались сомнения… «Ну, нашли мы руду. Стоит ли идти почти за тысячу верст от Якутска, чтобы добывать ее в этом Богом забытым краю. Ни дорог, ни людей. Горы и почти непроходимые реки…»

К концу третьего дня Метенев почернел от солнца и работы. Лицо осунулось. В глазах появилась усталость. Ее на лицах он заметил у всех ватажников. Продукты были на исходе. К ночи вернулся Истер с лошадьми. За три дня они выглядели отдохнувшими, сытыми.

«Поднимут»,- думая о грузе, отметил про себя Метенев.

Всего добыли 16 пудов руды. Из нее были отобраны разновидности проб на анализ в них серебра и золота. Их-то и надо было доставить в Якутск, а потом в Екатеринбург или Нерчинск – к Ионе.

Истер, видя готовый к погрузке груз, покачал головой.

— Вода больсой, однако. Гора идти верх надо. Дорога смотрел, пройти мозна. Рецька нельзя. Худо! Груз мало-мало бросать надо…

— Ничего, пройдем,- ответил Афанасий. - Без груза нельзя. Тогда зачем все это предприятие затеяли…

С террасы спускался Зарубин. Он подошел к Метеневу, седевшему на бревне и что-то тщательно заворачивал в тряпицу. Наклонился к нему и прошептал на ухо:

— Там, повыше, на терраске покосившийся крест. Могилка чья-то.

Метенев перекрестился.

— Кто же это там похоронен? – И сам себе ответил.- Видно, из шарыповской команды. Посмотреть надобно. Веди туда.

Войдя на террасу, среди чахлых лиственниц Метенев действительно увидал покосившийся крест. Могилка была заросшей. Обложена камнем, какие уже потонули в грунте. У основания креста заметил вросший в землю молоток и позеленевшую медную бляшку.

— Никак горный офицер похоронен. Такие бляшки в амуниции шихтмейстера. Кто же он?- спросил вслух Метенев. И сам ответил:

— Никто не узнает. Давай подправим могилку. - Обратился к Зарубину Афанасий, и стал поправлять крест. Тот присоединился. Заново обложил камнем холмик, не тронув маленького ростка лиственницы, который выпустил из земли лишь две зеленые веточки, а капли росинок блистали на иголочках как бриллианты.

«Так и прорастет дерево могилу и впитает в себя былую жизнь того, что лежит в этой мерзлой земле»,- печально подумалось Афанасию, а в слух сказал:

— Пусть земля ему будет пухом!

Оба трижды перекрестились и пошли к собирающемуся в обратный путь табору.

Снялись быстро. Люди, в предвкушении скорой сытости и помывки, было, тронулись с шутками и прибаутками, но когда русло речки сузилось и они увидели обгоняющую их голоса дурь ревевшего водой каньона, притихли.

Проводник, как бы не замечая этого, ходом пошел по еле заметной тропе кверху. Но первая лошадь не осилила подъем и сорвалась, едва зацепившись вьюками за стоявшее дерево. Тимофей Петров, шедший рядом, всю тяжесть положения принял на себя. Он задержал падение лошади. Подбежавшие люди, помогли выйти ему. Лошадь развьючили, подняли. Ее била мелкая дрожь. Разбили ее поклажу на четыре части. Понесли сами, чтобы лошади дать отдохнуть. Дабы не упала.

Когда выкарабкались наверх, пошли террасой, а потом склоном вершили к самому гребню. Вторая лошадь упала, заскользив по снежнику небольшого распадка. Пришлось вытаскивать и ее и вьюки.

На небольшом уступе остановились передохнуть. И тут все почувствовали, что задрожала земля. Гул шел откуда-то сверху, по тому самому распадку, из которого они с большим трудом вытащили лошадь и груз. Все застыли. Из-за скалы противоположного борта с каким-то зловещим шипением сползала снежная лавина. За ней сорвалась громада камней и они, разбиваясь о скалы, неслись к правому борту, к которому прижались люди. Ударившись о крутой скальный выступ, камни рассыпались градом и уже летели поверх голов людей и лошадей. И сразу все стихло…

Пронесло, слава Богу!- Сказал вслух Петр Гарнышев. Стоявший рядом Зарубин, вторил ему:

— И на этот раз!…Что будет еще. Работа началась только…

К острому гребню подбирались на пределе сил. И когда к нему оставалось саженей десять, на линии водораздела, контрастируя с голубым небом, показалось стадо из 12 голов баранов-рогачей. Ветер был от них, поэтому они не чувствовали запах стоявших внизу людей с лошадьми. Видимо напуганные лавиной, они также выскочили на водораздел и теперь, озираясь по сторонам, уставились на стоявших неподвижно внизу рудознатцев. Однако стоило одной из лошадей пошевелиться, как стадо мгновенно исчезло между скал, только камни посыпались.

— Много мяса убежало,- сокрушенно воскликнул Иван Поляков – один из учеников берг-гешворена.

— Окота ходи, мяса кусай. Урбота делай, мяса нету.- Почесал затылок Истер и тронул караван вслед убежавшему стаду снежных баранов. Стоявшие рядом Гарнышев и Прижимов рассмеялись.

С водораздела открылся величественный вид нескончаемых гор, вершины которых то снежные, то частично сбросившие снег, бесконечными цепями и грядами поднимались к горизонту и не исчезали за ним, а, сливаясь с кучевыми облаками, словно, плыли по небу. Долина реки Халыи поднималась вверх, к гольцу, прикрывавшему с востока ее истоки. Безлюдье. Тишина и нега. Истома над вечным покоем, кажется, легла здесь и уединилась от суетности мира со дня его сотворения.

Метенев приказал остановиться на водоразделе и дать отдохнуть лошадям. Сам же раскрыл полевую сумку, достал карандаш и стал быстро набрасывать схему панорамы долины реки, намечая крестиком перевалы в систему Тыров. Отметил широко распластанную наледь, скрывающуюся за гольцом, высившимся над всеми сопками обрывистыми очертаниями. Показал и его. Закончив, сам залюбовался открытыми просторами и недавнее смятение относительно «забытого Богом угла» ушло, уступив место восторженности, которую скрывал от окружающих, но откровенно радовался ее проявлению у других.

К нему подошел Басаргин и, смущаясь, спросил:

Учитель, а это что? – И показал обломок рыжего кварца, в котором еле заметные блестки свинцового глянца играли отраженным светом.

Берг-гешворен посмотрел и ответил вопросом на вопрос:

— Где поднял?

— В ручье, где лавина прошла.

— А что сразу не сказал?

— Я машинально поднял, посмотреть недосуг было, а вот только сейчас рассмотрел. Кварц, кажется, и глянец в нем.

— Так оно и есть. Только в этом кварце золото должно быть. Видно природа одна у золотишка-то, – и замолчал, вглядываясь в черноту осыпей противоположных склонов.

— Я, когда народ чаевал на Юнкере после трудов, любопытство имел гальку и всякие камни смотреть. – Продолжил негромко горный ученик. - Там такие же были. Мелкие, но были. Не окатаны ишшо, видно не далеко унесло их от тельца.

— Ты вот что, Афанасий! Смотри во все глаза и далее. Примечай. Спрашивай поболе. Не таись. Я из тебя, коли Бог даст здоровья, горного спеца сделаю. В тебе душа к сыску лежит.

Подумал, продолжил:

— Чувствую, богатая страна здесь золотом и серебром. Сколько по Юнкере не прошли, везде сланец черный, кварцу насыпано много. Золото должно быть в этой черноте. Только нам надобно спешить все заприметить, карту составить, чтобы люд сюда пришел и край на ноги поставил.

Он помолчал и, кивнув в сторону начавшего движения каравана, закончил:

— Иди за ними! Я задержусь малость, догоню вас вон на той седловине.- И показал карандашом на озерцо воды, блестевшей между двумя сопками.

Метенев остался один. Хотел насладиться открывшейся перед ним панорамой. С плато, на которое они поднялись, открывалось бесконечное нагромождение гор. Восторженность восприятия этой бесконечности не в силах была реализоваться эмоционально. Он просто смотрел на все это с благоговением, но неожиданно для себя физически ощутил какую-то причастность к этому великому чуду бескрайности. Какую, он не понимал. Но глаз не мог остановиться на чем-то отдельном. Эта отдельность исчезала в общей структуре вúдения сразу всего: и гор, и пространства их вмещающего, и бесконечность одновременно. Он этого никогда еще не ощущал. Это было с ним впервые. Сердце почему-то возбужденно билось не то по причине слишком быстрого подъема, не то от восприятия виденного. И он неожиданно понял, что это, возникшее внутри него, ощущение тонуло в бессилии понять, что же это такое, увиденное и поразившее его всё! Синева далеких гор, белеющих снежными водоразделами, кучевые облака на фоне нагромождения скал, все это было настолько нереальным, даже фантастическим, словно ему чудилось, что он не стоит, а плывет над этой бесконечностью. Ощущение парения усилилось, как только он лег на спину, положил руки под голову и устремил взгляд к облаку. Ему гляделось, что это плыло не облако, а он вместе с этой бесконечностью.

«Боже, милостивый, какое же это чудо, которое не видно там, внизу! Ты вознаградил меня за тяжести испытаний и муки сомнений, которые терзали душу мою, мол, зачем все это? Вот зачем! Чтобы ощущать принадлежность к этой бесконечности и понять себя в ней! Я песчинка среди этой бесконечности, но я парю над ней, значит это можно, значит, бесконечность постижима?…».

И от этого ощущения постижимости ему захотелось понять, как устроены горы, почему в них возникает руда, почему она встречается редко…

Размышления Метенева прервал выстрел. Видимо кто-то стрелял в баранов. Картина восприятия исчезла. Мир стал обыденным. Облако было облаком, а нагромождение гор указывало на трудности их преодоления впереди.

«Странно все то»,- подумал Афанасий и зашагал вниз.

Быстро догнал связки лошадей. Действительно стреляли в баранов. Не попали. Все бурно обсуждали промах Прижимова, не попавшего менее, чем с пяти саженей в случайно вышедшего навстречу ему барана из-за скалы, торчавшей среди мягкого черного сланца.

Когда начали спуск в долину, увидели далеко внизу пасшиеся точки лошадей, да два балагана. То был табор Готовцева. Ноги понесли сами. Груз уже не давил на плечи, а толкал ноги вперед. Егор Колмогорцев и Петр Гарнышев с торбами за спиной, петляя по мелкой щебенке сланцев, словно на лыжах, стремительно сбежали вниз по крутому склону, виражируя на поворотах, и помахали медленно спускавшему серпантином каравану. Прижимов им погрозил кулаком, не злобно выругался.