Найденов не любил зимой бывать в Якутске. Необходимость тащиться больше часа от поселка в холодной машине до Теплого Ключа, потом лететь в холодном самолете, наконец, в таком же холоде добираться до управления или гостиницы – изматывали. Нестерпимый мороз на улице, холод в транспорте, необходимость не ходить, а буквально пробегать от гостиницы к управлению и забегать с намороженными сосульками на усах, бороде в помещение, наспех ощипывая их на заиндевевшем лице, все это было удручающе и дискомфортно. Потому неохотно ездил в командировки.

Но сейчас весь этот дискомфорт оборачивался для него ожиданим чуда. В промозглом же тумане редкие фонари просто изумляли его непосредственностью очарованных одуванчиков, не светивших под ноги, а только указывающих направление движение к ее дому и казавшихся невесомыми, порхающими в пустоте, потому как столбов совсем не было видно.

Вот он с трудом открыл хлопающую дверь подъезда, вдавившего его энергией стальной пружины, соединяющей дверь и дверной косяк. Поднялся на третий этаж по обшарпанной лестнице, нажал кнопку звонка. Дверь открылась, и Света буквально повисла у него на шее, целуя в заиндевевшую бороду.

— Наконец-то! Опоздал самолет?

— Да!

— Давай помогу раздеться… Ой, какой ты холодный! Может сразу в ванную? У меня тепло! Я в халатике хожу по комнате. Смотри?

Она смешно кокетничала, демонстрируя себя со всех сторон, и порхала перед Владимиром, пока тот раздевался. Шел в ванную. Она бросала ему в полузакрытую дверь полотенце и ждала пока он выйдет но, не дождавшись, сама открывала дверь в ванную и уже висла у него опять на шее…

Потом они ужинали. Она умела хорошо готовить и заранее, зная, что он приедет, устраивала дома праздник.

Подвижная, с нескрываемым восторгом смотревшая в его глаза, она была олицетворением преданной любовницы, смысл жизни которой состоял в том, чтобы из фатума одиночества опрокинуться в бездну наслаждений с любимым человеком. Кого теперь можно было ждать, надеяться, что вот он снова откроет дверь и у нее будет не только восторг ночи, но еще несколько дней, которые отмерила ему его командировка.

Владимир удивлялся этой женщине. Вначале она в нем возбудила такого же восторженного любовника, как сама. Но постепенно, оставаясь наедине, он уже не переставал думать о ней и искал любую возможность поехать в этот вечно холодный Якутск, где он обрел то, что не хватало ему – не только восторг любви, о которой мечтал, но не обрел со своей женой, а нечто большее – смысл общения двух близких людей.

Встретив Свету, он стал сравнивать жизнь там, в поселке и здесь – мимолетное но такое желанное бытие, окрашенное в восторженность восприятия всего, что окружало, даже неуютный город и холод. И перед ним неожиданно и со всей ясностью возникла пропасть между тем, что ощущал дома и то, что захватывало его здесь, в Якутске, у этого подвижного очарования объекта его нового вожделения.

Он внутренне протестовал против того, что после замужества Рита, жена его, превратилась из объекта его страсти в матрону, которая относилась к нему как к некой собственности, на которую можно повышать голос, кричать или, видя, не замечать его присутствия. Скорее она стала относиться к нему как к вещи, которую можно было положить куда угодно, перед которой можно ходить целый день в переднике или в старом потертом халате, изношенных шлепанцах, а хорошую одежду одевать по праздникам, кои были редки, да и то не дома. При этом зевать в постели, когда ему хотелось ее, а она хотела только спать.

Постепенно он заметил, что быт сломал и его. Он и сам ходил дома так, словно вокруг него была пустыня. То ли в майке и семейных трусах, то ли с голым торсом заходил на кухню и пробовал что-то прямо из кастрюли. При этом морщился, что мало соли или мало специй. А она небрежно отвечала ему, мол, соль на столе, а перец сам знаешь где…

Наконец, почувствовал, что и разговаривать в доме стало не о чем, потому пропадал на работе в общении с друзьями. Жизнь текла, как в старом русле, меандрируя между размолвками и ссорами.

Рос сын Олег. В нем Владимир видел свое продолжение и старался всячески его готовить к самостоятельности, но мать противостояла этому сладостями, игрушками, подарками. Сын, замечал, что творится в доме, не занимал никакую сторону и откровенно огрызался с матерью, а отца хоть и чтил, но, как казалось Владимиру, не любил. Сын был также одинок, как и родители, несмотря на то, что со стороны все это сообщество потухших и потерявших к друг другу интерес людей выглядело семьей, а на самом деле ее-то и не было. Три одиноких человека не могли найти ни радости, ни утешения, ни хотя бы сочувствия друг в друге.

И вот случилось то, что случилось.

Однажды в управлении на совещании по золоту Владимира окликнула Светлана – геолог из Центральной тематической экспедиции (ЦКТЭ).

— Вас ищет Сенин, и просил зайти к нему. Он у главного геолога Ян жин шина!

Найденову бросились в глаза ее непосредственная улыбка с ямочками на щеках. Невысокого роста, подвижная, коротко по-мальчишечьи постриженная головка. Света показалась ему очень даже симпатичной.

Уже разговаривая в кабинете главного геолога, Найденов спросил давнишнего и хорошо знакомого Валерия Сенина, начальника партии.

— А что это за особа, которую ты подослал ко мне, чтобы я зашел в кабинет?

— А что, понравилась? Это Светка Скорчинская. Мой старший геолог. Смотри, Вовка, она не замужем!

— Да ладно тебе… Я так просто,- ответил Найденов.

— Слушай! Пошли ко мне зайдем, я покажу тебе наш разрез палеозоя. Он очень похож на твою черноту. Может и у нас в этой толще что-нибудь зазолотит? Шлиховые ореолы есть, а коренных нет. Пошли! – И Сенин потащил Найденова в свой кабинет.

Они зашли в комнату. Дверь захлопнулась. Но когда закончили разговор и хотели выйти, Валерий вспомнил, что ключ оставил на столе у Яна. Английский замок, как это случалось не раз у Сенина, и на этот раз подвел.

Позвонил к Яну в кабинет. Трубку никто не поднимал. Видно вышел куда-то.

Прислушались, в надежде, что кто-то пройдет мимо двери по коридору. Наконеу раздались чьи-то шаги, и Валерий постучав в дверь, окликнул проходившего мимо человека. Отозвалась Света Скорчинская, случайно пробегавшая по коридору. Потом она нашла Яна, взяла у него ключ и открыла дверь.

— Это судьба! – произнес в слух Владимир, глядя в широко раскрытые теплые и черные глазки Скорчинской.

— Ну вот! Еще не познакомился, а уже в любви объясняется,- хохотнул Валерий и представил Найденова Свете.

Дальше получилось само собой. Сидели в зале рядом и слушали какие-то доклады. Света старательно что-то записывала, а Владимир поглядывал на ее профиль и удивлялся тому, что ему нравилось смотреть на нее. Перехватив его взгляд, она улыбалась чему-то своему, продолжая внимать тому, что происходило в зале совещания.

Потом выходили в раздевалку. Помог одеть шубку. Она спросила:

— В гостиницу?

— Да!

— Так нам по пути! Здесь рядом. Пойдемте, я вас провожу.

По дороге. Несмотря на холод, она щебетала что-то из-под шарфа. Иней ложился вокруг мехового воротника, и Владимиру чудилось, что это личико ему было давным-давно знакомым. И когда они поравнялись с гостиницей, ему не хотелось расставаться с ней, и предложил испить чайку в кругу геологического братства. Но она запротестовала и пригласила к себе…

«Люди! Вы не знаете, что творится вокруг вас и внутри самих себя. Посмотрите! Как страдаете оттого, что не понимаете мир, в котором живете. Зачем среди такого скопища народа вы обрекаете себя на одиночество! Живите, как последний день, не сокрушаясь о том, что скажут вокруг. Слушайте самих себя и замечайте желания в других быть счастливыми в общении и близости с вами. Не отвергайте с порога то, что внутри у вас уже давно созрело и готово выплеснуть наружу лавину чувств. Нет ничего выше любви и осознания ее прикосновения к вам. Именно любовь научила человека страдать, чтобы, выстрадав ее, низвергнуть поток чувств на близкое ему существо, утопая в этом желанном потоке восприятия восторга уже с ним…».

Так думал про себя Владимир, закутавшись в профсоюзный обсердак на овчинном меху, врученный ему по случаю победы его партии в пятилетке над глупостью социалистического соревнования: не бежать впереди всех, и не давать догнать преследующим.

Все когда-то кончается. Вернувшись с поля Владимир узнал, что Рита с сыном уехала на материк к родителям. Ей надоела жизнь на севере, она не желала, чтобы ее единственный сын все время странствовал между материком и севером, находился в той временной неопределенности, в которой с постоянной скоростью проходила ее жизнь и была похожа как один день на другой. Она считала свою жизнь неудавшейся, а Владимира неудачником.

Найденов рванулся в Якутск и решил начать новую жизнь с любимым человеком. Но здесь жизнь ударила его уже наотмашь. Света вышла замуж.

«О, женщины! Вы или исчадие ада, или «боец» о которого разбивается лодка рискнувшего плыть по неизвестной горной речке смельчака, желавшего познать эту реку и вкусить адреналин победы над ней! Что руководит вами? Страсть? Желание сотворить очаг в первобытной пещере несовершенства бытия рода человеческого? Кто вы, наконец? Кто?! Если страсть вы заворачивается в бытовую обертку, а быт снедает любовь. Куда исчезает она? Может, и нет вовсе ее? А есть ощущение необходимости взлета, чтобы, поднявшись высоко, упасть и разбиться о твердь порочности всего, что человек создавал во имя страсти…» – Так думал Найденов и пил горькую.

Глухов растолкал Владимира, налил ему чарку водки, дал выпить. Когда тот начал что-то соображать, Александр накинул на него плащ, натянул ему сапоги на ноги, надвинул на самые брови шляпу и повел к выходу.

— Куда, Саш?

— Ко мне!

— А что ты со мной будешь делать?

— Воспитывать!

-Э-э… Не надо меня воспитывать! Я конченый человек, Саш. Меня бросила жена, меня бросила любовница… Я одинок, как и ты… Не тащи же ты меня наконец!.. Саш, неужели нужно распять любовь, чтобы на нее молились, а?

— Может быть… Но у человека больше ничего нет, кроме нее. Отними ее у него и ничего не останется. Человек не сможет сотворить больше ничего. Понимаешь, не будет во имя чего творить… Пошли, дорогой, все еще у нас тобой все впереди…

— Ты так думаешь?- удивленно посмотрел Найденов на Глухова.

— Конечно!- и Глухов обнял друга.- Пошли!

Конец второй книги