Ефим Ветров проснулся и еще долго лежал под впечатлением сновидения. Ему приснился тот неповторимый запах весновки, который он всякий раз ощущал, как только оказывался в тайге по случаю начала полевых работ. Эта ни с чем не сравнимая таежная свежесть весеннего воздуха, видимо, витала в его сознании, хотя сон уже отступил, а обоняние цепко держало этот удивительный аромат поры, когда еле пробившиеся из-под снега проплешены источали музыку пробуждающейся жизни.

«Стало быть, сознание способно хранить запахи!» — удивился этой мысли Ветров и продолжал лежать, не шевелясь. Он боялся, что осознание запаха исчезнет. А потому старался даже не дышать глубоко, дабы подольше находиться под впечатлением этого удивительного сна, когда ему приснилось это ощущение запаха. Поскольку во сне не помнил никакого события, которое бы сопровождало возможность появления этого чуда.

Но это чудо внезапно исчезло. Запах его жилища напомнил ему, где он, и что он на самом деле представляет собой. Он в городе, который когда-то любил в детстве. Но всю жизнь, скитавшийся по таежным углам необъятного Северо-Востока, и вернувшийся по случаю ликвидации экспедиции в эпоху демократической анархии, оказался безработным. Теперь перед глазами низкий потолок «хрущевки», хотя и выглядел чисто побеленным (недавно сделал ремонт своей двухкомнатной квартиры), но показался ему каким-то недоразумением и никчемностью, поскольку олицетворял собой замкнутое пространство небытия. Именно небытия, потому как всё, что вмещало это пространство: платяной шкаф, книжные полки, старый диван, стол и потертый стул, были оторваны от его ощущения того, что составляло смысл его жизни — поля.

Ефим встал с раскладного дивана, служившего ему кроватью с женой, сунул ноги в тапочки и пошаркал на кухню. Поставил на газовую плиту чайник, включил радио. Сел за стол, который сопровождал его когда-то еще быт там, в таежном поселке, а теперь, переживший обратную, на материк, транспортировку в пятитонном контейнере, хотя и покрыт был новой клеенкой, но уже скрипел, как только Ветров облокачивался на его столешницу.

Он не осознавал, что говорили по радио, его мысли блуждали где-то там, даже не в сибирском поселке, а каких-то горах и падях, носились по террасам, заросшим багульником, или зависали над скальем каньона с ревевшим паводком ручьем. Ему даже казалось, что он просто летел над необъятными просторами еще заснеженных гор, над долинами, только освобождавшимися от снега и блестевшими витиеватыми руслами речек. Но сиплый звук закипевшего чайника вернул его в то замкнутое пространство, из которого уже не находил выхода. Выключил газ. Налил кипяток в потемневшую от чая полевую кружку, придерживая крышку заварника, долил заварки. Отхлебнул напитка.

«Ишь, замучила ностальгия. Сушит мозги. И делать ничего не хочется. А вот бы топор подержать в руках, да ошкурить бревно под основание своей палатки», – вяло думалось Ефиму. И здесь же он снова почувствовал, как в ноздри проник тот, пришедший из сна запах ни с чем несравнимого ощущения присутствия тайги. Но неожиданно снова исчез, как и появился. «Нет! Что-то надо делать. Так с ума сойти можно!».

– Опять чай глушишь из своей лохани? Ну, возьми бокал, что все с кружки, да кружки чай пить! Не в тайге ведь, в городе,- буркнула жена и зачем-то начала рыться в ящике, висевшем над столом. – Не помнишь, куда я таблетки сунула вчера? – И не дождавшись ответа, прошлепала в ванную.

«Это Люба все… Давай уедем! Вот и уехали… А что толку. Друзей нет. Какие остались там, какие также мучаются безвременьем… Работы нет. Да и что это за работа? Мелко все. А там настоящее дело. Было, правда. Теперь и там его нет. Хотя…, может, и что-то делают еще. Плюнуть бы на этот город и рвануть обратно. Да Люба не захочет. Не тянет обратно её. Напротив, не может надышаться городской жизнью. А ухватившись за работу бухгалтера, не мыслит уже другой жизни. Она осела. Совсем. А я вот не могу…»,– думалось Григорию.

Отодвинув в сторону свои размышления, он достал из холодильника еду и начал разогревать жене. Это уже стало новой традицией. Безработный муж готовил завтраки жене, а когда она приходила с работы, суетился с ужином.

– Ты бы все-таки принял предложение моего начальника и пошел бы на работу в фирму. Хоть и немного, но все же платит. Глядишь, и проживем, – говорила вошедшая на кухню жена, намазывая масло на кусок хлеба.

– Не могу я работать экспедитором, понимаешь? Не мужская это работа!

– Ну, другой нет, дорогой! А хочешь, дворником у нас в подъезде! Работа – не бей лежачего. И целый день дома!

– Бывший начальник партии с метлой?! С высшим образованием. С фартучком беленьким, да?

– А что! Не ты один такой! – парировала жена.

– Господи! Что это за страна, где мужику с высшим образованием в пятьдесят лет работу не найти?

– Кому нужна твоя геология?! Накопытили стране на сто лет вперед полезных ископаемых, а она вас в шею! И правильно! Нечего в тайге коптить. Надо и пожить, как люди?

– А что мы не жили там?

– Мы? Существовали! Ты, как весна соплями зашмурыгает – в тайгу! А я с детьми до осени… И, как заводной механизм: в детсад, на работу, с работы – в детсад и в холодной постели до утра… Нет уж, уволь! Хватит! Детей пристроили, слава Богу, теперь и поживем. Ладно, я пошла! На рынок сходи, купи, что надо. Деньги в буфете! Вечером мой день рождения праздновать будем вдвоем. Может, женскую толпу приглашу. А ты прислуживать будешь, дорогой.

Люба чмокнула мужа, не прикасаясь к лицу, чтобы не стереть помаду, и выпорхнула.

Как только шаги жены стихли на лестнице, Ефим вернулся на кухню мыть посуду.

В полдень, едва переступив порог с тяжелыми сумками с продуктами, Ветров услышал, как затрезвонил телефон. По тому, как тот звонил, Ефим почувствовал, что это междугородка.

– Алло!

– Ефим Михалыч?

– Да!

– Рохлин говорит.

– Здравствуй, Сан Саныч!

– Здравствуй, дорогой. Как жизнь? Трудишься где-нибудь? Хорошо платят?

– Да нет… И не тружусь, и не платят…

– Тогда вопрос в лоб. Приедешь? У нас подвижки в геологии намечаются. Правда, не знаю, в какую сторону, но спецы нужны.

У Ефима дух перехватило. «Сон в руку! Вот решение всех проблем! Это шанс вернутся к настоящему делу»…

– Какие?

– Долго рассказывать. Но мне нужен начальник партии, который бы срочно написал проект на поиски золота.

– На какую площадь?

– На Последний!

– Наконец-то вспомнили о нем…

– Ну, так как?

– Считай, что уговорил!

– Добро! Деньги на дорогу вышлем сегодня же. Бывай!

– Бывай, Сан Саныч!

Рохлин Александр Александрович. Возглавил экспедицию после отставки Чиновского. Чтобы экспедиция выжила в новых экономических условиях и продолжала заниматься комплексными геологическими исследованиями, организовал предприятия по добычи золота из россыпей, брал подряды на выполнение геологоразведочных работ. Созданное им совместно с Алпатовым горно-геологическое предприятие расширило область геологических исследований. Созданное предприятие охватило территории премущественного развития золотодобычи. Напористость, умение договариваться с теми, от которых зависело выживание геологической отрасли, позволили на какое-то время сдержать Рохлину и Алпатову отток специалистов. Но полностью его уже остановить не удалось.

Когда Ветров положил трубку, эйфория немедленного решения ехать, начала быстро исчезать.

«А как же Люба? Она не только не одобрит моего желания вернуться в экспедицию, она просто восстанет против этого. И ей наплевать на то, как я мучаюсь без того, что составляло смысл моей жизни…».

Ветров продолжал взвешивать все «за» и «против». На самом деле сознание его уже покупало билет, паковало рюкзак и летело стремглав туда, откуда пришел этот удивительный запах поля во сне. И сердце колотилось, готово было вырваться наружу, заставляло вставать и ходить по комнате. Руки же сами искали ручку, лист бумаги и писали, что надо захватить с собой на первое время.

Жена задерживалась. На столе у Ефима громоздился сервиз, готовый вместить приготовленное, нарезанное, нажаренное. На подоконнике кухни стояла бутылка шампанского и два фужера. Но на всем протяжении подготовки к предстоящему застолью мысленно Ефим искал аргументы, которые могли бы ему помочь убедить жену отпустить его в экспедицию. Но не это было главным, а то, что он не знал, на сколько лет будет писаться проект. И что это значит уехать? Насколько? На год, два?..

«Нет, поисковые проекты – это, как минимум, на три года. Стало быть, надолго. И на такой срок его дражайшая не отпустит. А, собственно, что значит – не отпустит? Отпустит, куда денется! Я же не собственность какая-то, принадлежащая со всем своим ливером?..».

В дверь позвонили. От затрезвонившего звука Ефим вздрогнул и поспешил открывать дверь. На пороге стояла Лилия, подружка Любы, с букетом цветов. За ней толпились еще четыре женщины.

– Ну, дорогой, встречай баб! Будешь всем нам и ухажёром, Ефимушка, и официантом. А мы тебя гуртом соблазнять будем, – целовала в щеку Ефима никогда не бывшая замужем Лиля.

– Ты поосторожней, женщина! Муж мне он все-таки, – весело подзадоривала Люба.

– Тебе муж, а мне любовник! – Ворковала навеселе Лиля. – Чего жадничаешь!? Вон, какой видный у тебя Ефимка и наверно есть за что ещё подержаться, а? Да от него и не убавится! Мышцы, глянь какие накачанные, не то что у моего, у которого достоинство давно уже не видела. Правда, твой безработный, но я ему должность найду. Вот только поговорю со своим любовником…

– Ох, и трепло ты, Лиля! – Крикнула Света, – начальница Любы. –Везде у нее любовники! Ну, прямо, звезда сексопильная.

– Проходите, девочки! Проходите, – подталкивала из тесной прихожки в зал Люба, где двоим было не развернуться. – А ты, муженек, мечи все на стол. В зале праздновать будем.

Компания шумела, пела, пила чай и разошлась только к полуночи. Все это время Ефим старался быть веселым и покладистым мужем. Женщины бросали комплименты Любе и хвалили ее мужа. При этом упоминали о своих «недотепах» или «наглецах». Любе это нравилось и, выйдя уже за грань приличия, откровенно командовала мужу: «Принеси!», «Поставь!», «Отнеси!».

Ефим воспринимал все стоически, поскольку неожиданно решение его созрело окончательно и бесповоротно: «Уедем! и ты, женушка, никуда не денешься!». Он уже решил всё и за свою жену.

В постели жена неожиданно сообщила мужу:

– Светка, начальница моя, в хороших отношениях с одним человеком. Начальником какого-то карьера. Так вот, обещала похлопотать за тебя. Там должность освободилась. Не помню какая, но платят живыми деньгами и немало.

– Я уже устроился! – неожиданно вырвалось у мужа.

– Где?

– Звонил начальник экспедиции.

– Рохлин?

– Он. Предложил проект на поиски.

– Что?! Какие поиски? Забудь, миленький, дорогу туда!

– Не понял!?

– А что тут понимать? Забудь и все! Хватит, нажилась я в Тмутаракани. Теперь пожить хочу, как люди живут.

– Ну, так и живи, кто тебе мешает! А я поеду один…

Люба приподнялась. Посмотрела в глаза Ефима и потрогала его лоб.

– Температура нормальная. Не пил. А что мелешь? Ишь, один поедет!

– Так ты же не хочешь возвращаться?

– Не я, а мы!

– Но ты мне не указ!

– Еще какой указ! Не отпущу и все!

Здесь уже приподнялся Ефим.

– Что я тебе, собственность какая? Ишь, не отпущу!

– Знаешь, Ёся,- она всегда так называла мужа, когда старалась подчеркнуть свою снисходительность к нему или ласкалась в постели. - Не дури! Давай спать. Завтра рано на работу вставать. А уедешь, забудь назад дорогу. Я жить хочу в городе, а не в поселке, где с тобой горбатилась и что толку? Двухкомнатная квартира досталась от моих родителей. А ты и ту, которая осталась там, умудрился почти за так отдать. Видите ли – коллеге он отдал. Альтруист выискался.

– Перестань, Люба! Ты же ведь не из тех…

– Каких? Святош? Не-ет, Ёся, не из них. Тут ты прав. Вали в свою экспедицию, но моей ноги там больше не будет. Хватит с меня!

Люба отвернулась к стенке, а Ефим ушел на кухню.

«Женщиной управляет эгоизм, а мужчиной — желание удовлетворять его», - вспомнил Ефим тираду петрографа Варлама Зимина, когда тот поднимал когда-то тост за женщин по случаю женского дня в экспедиции. И хотя тогда его намёк касался совершенно других отношений между мужчиной и женщиной, но в воспалённом мозгу Ветрова, уже страждущего непременно сорваться туда, где он уже не чувствовал, а в действительности вдыхал приснившийся ему накануне неповторимый запах атмосферы полевого сезона, неожиданно сместил акцент на эгоизм женщин в принятии семейных решений. — «Нет уж, дудки! Хватит с меня твоего эгоизма, Любонька, хватит! Не буду удовлетворять твоё желание остаться. Уеду!».

Самолет из Домодедово в Якутск вылетал с опозданием. И эта задержка, и размолвка с женой вымели из душевного состояния Ветрова то, радостное и возбужденное ощущение возвращения в экспедицию и к любимому делу, какое у него появилось со звонком ее начальника. Сейчас воображение уже рисовало неустроенность, невнятность его прежнего, но по сути дела нового положения, в котором он оставался без жилья, без элементарного, что необходимо человеку в контрастной смене времен года на окраине страны, имея за спиной еще и массу других проблем. Главной из них был разлад с женой. Не одобряли его выбор и дети. А сын просто сказал ему, что ты, папа, сошел с ума.

Человек первого порыва в принятии решений, Ветров уже не допускал мысли возвращения в родной город, чтобы помериться с женой. Но открывшаяся перспектива оказаться на круги своя в том месте, где ему было комфортно жить и работать, но непременно сызнова испытать дискомфорт быта, исподволь подтачивал сознание о правильности его неожиданного выбора. И это осознание возможной опрометчивости сделанного им шага еще больше усилилось, когда он сидел в аэропорту Якутска и ожидал свой рейс. Ибо самолеты в посёлок летали очень редко. В толпе же ожидавших этот рейс он не заметил знакомых лиц, хотя всего каких-нибудь десять лет назад половину людей обычно были не только знакомы, но и каким-то образом касались жизни экспедиции.

Изменились и люди. Раньше, наполовину все знакомые в аэропорту, кучковались. На чемоданах и рюкзаках расстилали газеты, угощали друг друга всякой всячиной. А когда отлучались – горы вещей сторожил кто-то один или просто вещи находились без присмотра. А уборщицы обходили своими швабрами сложенный в кучу бутор, высматривая лишь пустые бутылки между вещами, под сидениями обшарпанных кресел.

Сейчас в массе ожидающих пассажиров не просматривался общак. Кто слонялся по современному из стекла, бетона и пластика аэровокзалу, кто подремывал, зажав между коленями портфель ли, дипломат или видавший виды потрепанный рюкзачишко. Или просто стоял где-нибудь в углу и что-то жевал. Чаще лица ожидавших своих рейсов людей сейчас выражали какое-то внутреннее беспокойство или сосредоточенность. Иные выражения лиц обозначали, скорее, мучительное размышление над чем-то, что мучило изнутри. Иные лица просто источали растерянность. Некоторые взгляды скользили и не останавливались на чём-то конкретном, словно сознание было закорочено на массу проблем теснившихся в его потаенных углах.

«Наверное, и я также выгляжу в их глазах, – уныло подумалось Ефиму. – И дернул же меня черт ринуться опять сюда! Ведь я мог все это же прокрутить в сознании там, в городе, и тогда возникшие сомнения, может быть, вняли здравым рассуждениям жены… Нет, Ефимушка, врешь! Не вняли бы… Ностальгия бы с новой силой овладела тобой, и ты бы уже проклинал себя за то, что упустил возможность выбора… Вот-вот. Словно в зеркало посмотрелся. Также выгляжу, также — как все!».

Неожиданно объявили о переносе рейса на следующий день. Это ещё больше усугубило состояние душевного дискомфорта Ефима. Сдав вещи в камеру хранения, он решил проехать в республиканский Геолком и головное Якутское горно-геологическое предприятие в надежде «убить время», а заодно пообщаться с теми, кто ещё остался на геологической службе.

У проходной пожилая женщина коротко спросила:

— Куда и к кому?

Ефим даже опешил. Он не знал к кому определённо пришёл. Да и вопрос «Куда?» ему было странно услышать, но тут же сообразил, что в здании бывшего геологического управления теперь находились разные ведомства. Замешкавшись, назвал первую выплывшую в памяти фамилию.

К Романенко Геннадию Зиновьевичу. Отдел геологической экспертизы.

Второй этаж налево!

— Спасибо!

На лестнице второго этажа неожиданно столкнулся с Ян жин шином, опиравшимся на костыль.

— О! Никак Ефим Михайлович!? Какими судьбами? Каким ветром в альма матер? А говорят ты на материке давно корни пустил? - Приветствовал Владимир Александрович Ветрова.

— Да вот, попутными, - обрадованно тряс руку Ефим заслуженному геологу России, которого всегда считали в экспедиции своим, несмотря на то, что он уже долго работал в геологическом управлении на разных должностях.

— И куда?

— Рохлин предложил писать проект на Последний и возглавить его.

— Стало быть, с возвращением?

— Выходит…

— А вы как?

— Решил заканчивать, Ефим Михайлович. Вот последнюю редакцию геологической карты сдам в печать и на полный пенсион. Заходи ко мне, как время будет. Поговорим, карту покажу. Может новизна в ней и тебе поможет разобраться в структуре Последнего. Хороший объект, но по-моему недоизучен.

— Спасибо, обязательно зайду!

В тёмном коридоре Ефим всматривался в номера комнат. Наконец нашёл нужную табличку на двери. Открыл её. У окна за компьютером сидел Романенко. Окладистая седая борода диссонировала с обычным представлением о чиновник, который обычно виделся Ветрову гладко бритым, в костюме и при галстуке. А грузный Романенко, одетый в безрукавку, толстыми короткими пальцами давил на клавиши ноутбука.

— Можно, Геннадий Зиновьевич?

— Минутку… А-а! Ефим Михайлович?! Заходи, дорогой.

Обнялись.

— Слышал, слышал! На днях Рохлин мне сказал, что золотом Последнего хочет заняться, а когда он сказал, что именно ты будешь составлять проект, обрадовался. Мало осталось людей, способных писать хорошие проекты. Вот сейчас сижу над одним из них, а точнее дополнением к нему, и такое впечатление складывается, что людей интересуют только объёмы и больше ничегошеньки. Геологическое их обоснование слабенькое. Хотят наскоком решить сразу все проблемы, а на поверку — топчутся на месте, закопано столько денег, а тела хиленькие, структура объекта не понята. Я специально заглянул в фонды и нашёл отчёт Осинцева, где он аргументированно доказывает, что рудный объект только вскрывается, а эти товарищи все объёмы распределили на водоразделах.

— Может им виднее?

— Если бы так! Им просто удобно там работать.

— Снимаешь объёмы?

— Дело не в снятии объёмов, куда делось осмысление уже сделанного ими же самими и предшественниками?..

За чаем Романенко рассказал Ефиму о том, что вроде бы подвижки в геологии пошли. Компании начали заниматься приростом запасов вокруг известных месторождений. Нехватка хороших спецов заставило руководителя нового созданного государсвенного горно-геологического предприятия обращаться к тем, кто покинул в своё время Север.

— Кстати, Рохлин здесь, видел его сегодня. Можешь зайти, - сказал Романенко.

Рохлина Ефим не нашёл, но в его приёмной секретарь сказала, что главный геолог здесь.

Арзуманян Вахтанг Ервандович — главный геолог унитарного горно-геологического предприятия «Якутскгеология». Как специалист вырос на поисках и разведке россыпных и рудных месторождений золота Индигирки. По рекомендации Алпатова и Рохлина, а также поддержки Геолкома Республики возглавил геологическую службу «Якутскгеологии». Закат экспедиции в Хандыге, начавшийся при Чиновском, завершился с созданием новой структуры государственного унитарного предприятия «Якутскгеология», куда остальные предприятия вошли в его состав, поскольку в отдельности экономически уже не могли выжить.

Вахтанга Ефим знал хорошо. Открыв дверь его кабинета и чуть не отшатнулся от стоящего в кабинете дыма. За большим столом с ворохом папок, отчётов, карт сидел Арзуманян, дымя сигаретой. Он даже не среагировал на вошедшего, поскольку что-то внимательно рассматривал на мониторе компьютера. А когда повернулся не то удивился, не то обрадовался:

— Ефим? Ты смотри, кажется дует ветер перемен, когда аксакалы начинают возвращаться. - Встал и потряс руку гостя.

— Да вот, решил посмотреть на новое начальство, Вахтанг.

— А что на меня смотреть? Лучше посмотри вот сюда.

Главный геолог подвинул стул Ефиму к монитору.

— Видишь?! Перед тобой разрез по профилю скважин. Красным показан контур результатов опробования керна. А вот содержания золота.

— А где же рудное тело?- спросил Ефим.

— Перед тобой! Выделяется только по результатам опробования. Ни жил, ни зоны. Гольные сланцы, а в них золото.

— Невероятно! Должны же быть хоть какие-то изменения в порода?. Откуда в сланцах золото,? И такие содержания…

Вахтанг потянулся. Сделал последнюю затяжку и затёр окурок в переполненной окурками пепельнице.

— Ты куришь?- не отвечая на его вопрос, спросил Вахтанг.

— Бросил.

— А зря! Примилейшее удовольствие затянуться, глядя на такую картинку. Золото в сланцевой толщи выделяется только по результатам опробования, а? А говорят мы все типы месторождения знаем в Якутии. Отнюдь!

— А что за объект?

— Наш, индигирский. Разведуем. Был в Москве, зашёл в ЦНИГРИ и показал Караваеву объект. Он развёл руками и предложил заново переопробовать, а аналитику сделать в его Институте. Ну, чтобы отбросить сомнения.

— И что же?

— То же самое получилось.

— И что же он заключил?

— Таких типов месторождений в мире нет… Методики разведки тоже. Вот колдуем, как и по какой сети разведывать. А тебе подсунули Последний… С ним разбираться тоже надо, Ефим. Так что вовремя приехал. Хотя Хадыгчане что-то нос воротят от него. Но посмотрим. А теперь вот ещё, посмотри!

Вахтанг открыл новую папку, нашёл нужный файл.

— Вот! Это новые алданский объект. Там сейчас бывшие хандыгчане работают. Талантливейшие мужики. И что это они от Хандыги отбились, ума не приложу? Что-то не климатит там талантливым геологам, а? Апломба много видно у нового начальства, что ли? А дел пока не очень. Им подряд на марганец подсунули, а они нос от него воротят. Но приедешь туда, посмотришь. Так вот, то, что я показываю тебе — утверждённые в ГКЗ запасы на Алдане.

— А содержания-то хилые,- заметил Ефим.

— Зато какие объёмы и запасы! С новыми технологиями извлечения месторождение оказывается рентабельным. Инвесторы нашлись. Так что работаем потихоньку.

— А вот смотри ещё. На юге по старым местам аллах-юньцев прошлись современные хандыгчане и вместо — ничего, ого-го! Тоже объект появился. Нет, братцы мои, рано хоронить геологию. Новые времена наступают. Мы в своё время гонялись за жилками. Да, богатыми, ничего не скажешь! Но запасов не было. Теперь новое время пришло. Если хочешь, мировоззрение новое на поиски и разведку появилось. Вот теперь бы сюда хороших, не зашоренных спецов.

— Да-а,- протянул Ефим.- Интересно.

— Вот видишь, ты сказал «интересно!». Но твой объект тоже не пряник. И может оказаться золоторедкометальным не только по минеральному составу, а по цене попутно извлекаемых металлов из руды. Так что надо писать проект, дружище, и думать… А вот с думающими у нас пока не очень.

Ефим смотрел на Вахтанга и не узнавал его. В нём что-то появилось новое. Груз главного на него, видимо, не слишком давил, поскольку был также одержим геологией. Но в этой его одержимости он рассмотрел уже стратега.

«Вырос мужик здорово. А я уже, кажется, поотстал… Нужно набираться ума. Новые типы месторождений… Сколько о них говорили, а вот надо же — вот они и находятся на площадях, где несколько проектов проваливались, открывали, закрывали и снова открывали»…

— Новые технологии разработки месторождений появились, - как бы отвечал на его немой вопрос Вахтанг. - И нам, чтобы выжить, не тащиться в кильватере событий надо. Помню как-то Глухов и Алпатов говорили надо заниматься не жилёшками, а телами масштабными. Но кто знал, какими и как? Теперь, кажется, знаем.

Ветров вышел из «Якутскгеологии» со смешанными чувствами подъема и растерянности. Он неожиданно почувствовал, что геология не только в Якутии жива, она незаметно перешла какой-то этап новизны, за которым уже почувствовал себя старым ремесленником. Вспомнил фразу в кабинете Ян жин шина, когда он демонстрировал новую серию составленных под его редакцией карт. «Вот если бы сейчас начать заниматься геологией при таком синтезе знания, Ефим, мы бы многое не только поменяли в своих головах, но какие открытия могли ещё сделать! Уходить не хочется… Только нам в затылок мало дышит народу. Мы потеряли, может быть, целое поколение геологов… Да ничего! Думаю всё образуется. Не на нас свет заканчивается… Не на нас».

Захотелось есть. Зашёл в ближайшее кафе. Цены его настолько поразили, что поразмышляв немного, и покопавшись в памяти, сколько у него осталось денег, решился только на бутерброд с чашечкой кофе.

Город выталкивал на улицы работавших, какие спешили домой. Ему некуда было спешить. Из-за разницы во времени хотелось спать.

«Чёрт, ночевать-то негде? Но напроситься к кому-нибудь не догадался… Стало быть, в гостиницу надо бы»…

Но вспомнив цены в кафе, отверг мысль о гостинице, поскольку Люба дала ему тот минимум, на который он мог только рассчитывать до устройства на работу. Поэтому решил вернуться в аэропорт и переждать там до того, как не объявят регистрацию на его самолёт.

Прохаживаясь по городу, он узнавал и не узнавал его. Узнавал старый Якутск. Новый — из стекла и бетона — казался ему вызывающим относительно окольной бедности, невзрачных построек и грязи.

Эйфория возвращения уже ушла куда-то, а новизна ощущений от увиденного и услышанного от своих коллег заставилавспомнить городскую квартиру, а потому решил позвонить домой. Трубку никто не брал. Вспомнил, что жена на работе. Позвонил сыну. Он засыпал вопросами. Но Ефим однозначно отвечал. Всё нормально, всё хорошо, но уже без энтузиазма.

В аэропорту к нему подошёл полицейский и попросил документы.

— А билет где?

Ветров показал билет.

— У вас рейс не скоро. Пройдите в гостиницу,- и показал на дверь.

Это повергло Ефима в шок. Он почувствовал себя униженным.

«В приснопамятные времена я так не бичевал, ожидая самолёта», - мысленно признался Ефим. - «Вернулся как из прошлого. Были бы сейчас деньги, купил билет на самолёт и вернулся бы к себе домой. Черт с ностальгией попутали!».

Но он явно лукавил.

* * *

Самолет летел над облачностью. Ничто из иллюминатора не просматривалось внизу. Открывающаяся впереди белизна пространства, заполненная кучевыми облаками, Ефиму казалось иллюзорной по сравнению с тяжелой серостью мерно проплывающих туч под фюзеляжем самолета. И именно эта серость была той реальностью, которая сейчас окрашивала состояние его возвращения в серость. Тревожность, ранее поселившаяся в уголках сознания, теперь почти сковывала его. И Ефиму стало совсем не по себе.

«Странно! Я всегда возвращался в экспедицию с мыслью, что лечу домой. Что же изменилось во мне? А-а…, кажется, понимаю. Я потерял этот дом, под названием смысла прошлого своего существования. А, потеряв его, я не обрел нового там, в городе. Раздвоение же сознания на то, что потерял и на то, что не приобрел похоже на потерю нужной, если не главной опоры. И теперь вот нахожусь между чем-то потерянным старым и не приобретенным новым… Это и есть, сумасшествие, Ефим», – говорил себе Ветров. – «А ностальгия по утраченному – явное подтверждение того, что я действительно схожу с ума. Ну, куда вот я лечу? Впереди только прошлое, а ожидающее меня настоящее – маета без друзей, угла, с косыми взглядами тех, кто никуда не двигался в условиях абсурда переходного периода к рыночной экономике, остался. А едва я переступлю порог, они про себя скажут, мол, смотрите: вернулся! Значит там еще хуже»…

* * *

Приземистая четырехэтажная контора бывшей и когда-то родной экспедиции, а теперь нового предприятия, пряталась за чахлыми и прогонистыми, тронутыми молодой зеленью, березками, лиственницами и тальником, выраставшими прямо из болота. Деревянные, не раз латаные тротуары, были покрыты еще зимней черной пылью от щетинившихся то здесь, то там труб котельных. Они как прежде работали на угле, а её выбросы создавали удивительный ландшафт черного поселка на фоне просыпающейся зеленой длани окружающей его тайги.

Ветров прошел к двери конторы. Она внезапно открылась, и на пороге появился сам Рохлин.

– Вот и Михалыч! С возвращением в родные пенаты! А я только что отдал распоряжение Татьяне Иловаткиной подготовить тебе апартаменты. Будешь жить пока в нашей гостинице. Здравствуй! Как добрался?

– Нормально, – тряс руку Ветров начальнику предприятия.

– Ладненько, ты устраивайся, потом поговорим, забот полон рот. Теперь наше предприятие не экспедицией называется, а Восточным горно-геологическим предприятием. Присобачили к нам всех, у кого ни проектов, ни денег и специалисты разбежались. Называется реструктуризацией или реформированием, в общем чёрт знает что… А денег, хотя бы на нормальное существование, не дают. Нам повезло, правда, теперь мы под началом Якутска. Я там чаще бываю, чем здесь. Ну, познакомишься с жильём-быльём, а утром зайдёшь ко мне. Приглашу главного геолога и своего зама и – вперед! Устраивает?

– Добро! – ответил Ветров.

– Да! – обернулся Рохлин. Это у тебя все вещи? – показал он на рюкзак и спортивную сумку.

– Все.

– Я скажу своему водиле, он через полчасика подскочит к конторе и подбросит тебя в гостиницу. А ты пока с геологами чаи погоняй. Соскучился, наверно? В общем, бывай!

Из стариков в экспедиции остались немного геологов. Матухин был один из них. Большеголовый, со смолью волос, по вискам тронутых сединой и с крупным носом, он напоминал грека. Так и прилипла к нему кличка «Грек». И сколько помнил его Ветров – тот никогда не брил бороду. Когда-то смоль густо переплетенных волос, сейчас уже была густо подернута сединой. На конкурсе бородачей в экспедиции ему не было равных. Конкурировал с ним разве что Паша Лычагин – выдающийся тематик экспедиции. Но у того борода была русой и не так гармонировала с редкими волосами на голове. Да и ушёл давно из экспедиции, подавшись в геологию Арктики.

Как только Ветров зашел в кабинет Матухина, тот поднялся со стула покрытого старомодным чехлом из грубого и потертого сукна, раскинул руки и полез обниматься. Потискал товарища. Обмёл уста породистой бородой. Тася, его жена, отложив в сторону планшет, сразу засуетилась с чайником. Ветров подошёл к ней, поцеловал ей ручку. Та сконфуженно засмеялась:

– Ну вот, хот один настоящий мужчина появился в экспедиции!

– Он не мужчина, а муж без чина! – поднимался со своего стула старший геолог Артур Чемоданов, протягивая руку Ефиму, придерживая пальцам на переносице очки.

– У полевиков самый большой чин – начальник. – Махнул рукой Матухин. – Выше него не прыгнешь. А ниже – не опустят. Сейчас на эту должность, да и в прежние времена тоже, никто не хотел и не желает идти. Обузу брать на свою шею. Мороки много, а толку мало. Ни в зарплате, ни в уважении. А тебе, – обратился он опять к Ветрову, – слышали намедни проект новый дают на Последний. Ох, и намаешься, старина!

– На этот проект загонять народ силком будут, а тот упираться в землю рогами станет, – оторвался от микроскопа петрограф Антон Зимин и пробрался между столами к Ветрову. Тоже обнялись.

– Что-то почти всех старичков в одну конюшню поставили, – улыбался Ветров, снимая легкую куртку.

– Да, Ефимушка! И поболтать иногда даже не с кем, – вставила Тася. – Все настолько примелькались в этом стойле, что иногда только глазами или жестами и общаемся. А муженек мой меня дома даже болтушей прозвал, когда за целый вечер фразу какую-нибудь скажу.

– Зато ты с топографами успеваешь лясы точить, и узнать, где дают, сколько, кому и почем, когда к ним заглядываешь, а условные к карте еще не доделала, – буркнул Матухин.

– Ну, сдается все в порядке! – Улыбнулся Ефим. – Кажется, всех узнаю. И всё на месте в кабинете. Вот только, смотрю, геологическая карта новая. Пушкаря?

– Его. – Ответил Зимин. – Помер на Урале. Слышал?

– Слышал. – Ответил Ветров.- Как и я маялся, бедняга, после разора в геологии в девяностых. Кем только не работал. И улицы мёл, пока полевики снова не понадобились.

– Выехал в поле и прихватило сердечко. Нашему брату в тайгу уже нос не пристало совать. То это болит, то другое…,– продолжил, было, петрограф.

– Хватит о болячках! Ты бы, Ефим, рассказал бы лучше, что там, на материке творится? – Прервал петрографа Матухин.

– Ничего не творится. Разве что растаскивается последнее. Безработица. . Самые обеспеченные – пенсионеры, у которых хоть крохи, но каждый месяц в кармане появляются… Даже завидуют им те, кому до пенсии еще далеко…

– А жену привез, Ефим? – прервала Ветрова Тася.

– Нет. Не привез. И вряд ли она приедет. Работу нашла хорошую… В общем, не приедет.

Помолчали.

Потом Ефим продолжил рассказывать, какова жизнь на материке. Сам же внимательно слушал о происходящем в экспедиции. И хотя понимал, что здесь тоже не так все просто, также туго с зарплатой, но ощущение обретенного старого пристанища приглушило недавно возникшее сомнение относительно своего выбора. А до боли знакомые лица уже выметали из его сознания неуверенность. Выражения дорогих ему лиц, как и прежде, источали надежность и опору геологического братства.

Кстати, Ефим, ты в курсе, кого Рохлин поставил вместо Алпатова? - спросил Матухин.

Не освоился ещё.

Твой бывший техник Дроздов Артём Герасимович теперь временно исполняющий начальника дочернего государственного горно-геологического предприятия. Высшее якутское образование получил. Так-то! Увидишь, поздоровайся и сними шляпу перед ним. Через нос разговаривать будет — не обижайся. Сан Саныч на наш вопрос, что, мол, другого не нашлось кнам в начальники двинуть, ответил: «Вас уговаривать бесполезно, да и не пойдёте на эту должность, потому как себя геологической элитой считаете, а только бывшие ваши техники и научат вас, как жить» - и как обычно расхохотался.

Мне как-то всё равно, - ответил Ветров.

Не скажи! Он теперь в каждой детали проекта норовит свою «кочку» зрения иметь. Но главное не в этом. Его курс — на удорожание любых работ. Так что ему не перечь, как только он закорючку поставить на увеличение стоимости работ.

А что теперь с потолка затраты берутся?

С потолка не с потолка, но все кинулись деньги делать любым способом.

Поживём увидим, - отмахнулся Ефим.

Водитель Рохлина подкатил Ветрова к свежевыкрашенному дому. Отдал ему ключи.

Это от номера, а это от входа в гостиницу. А там разберёшься.

Ветров сразу втянулся работу. И всё словно вернулось в прошлое. Он допоздна задерживался, чтобы вникнуть в суть проекта и написал собственное обоснование к части методики поисково-оценочных работ и передал главному геологу. На следующий день его вызвал к себе главный геолог Шустров.

Вы, Ефим Михайлович, на материке немного может не в курсе, как изменились требования к геологразведочным работам, так вот, методику работ определяю я. Вам требуется только исполнять. Тот комплекс специализированных исследований, на которые вы возлагаете надежды, я убрал и оставил так, как было раньше. Нам нечего из проекта науку делать. Нам нужны пробы, содержания, выработки, маршруты. На остальное — наплевать и забыть. Нет у нас уже тех лабораторных возможностей. Вещество будете изучать по-минимуму, необходимому для обоснования ваших выводов.

Но это же золото-сульфотеллуридный объект? Сложная минералогия, сложный вещественный и петрографический состав. Я познакомился с отчётом Найдёнова и Глухова, которые рекомендовали в своё время именно это комплекс работ, какой я и предлагаю…

Мало ли что они предлагали. Время не то сейчас, Ефим Михайлович. Спуститесь с небес. Метры, кубы, погонные километры, содержания — и всё! Больше никого ничего не интересует.

Стало быть, лоток, маршруты, канавы, пробы и всё?

И всё!

Так мы в каменный век вернёмся, Сергей Николаевич.

Ну, если вас не устраивает этот проект, ищите другую работу, Ефим Михайлович.

Хорошо, я подумаю,- ответил Ветров. Только ведь тогда у нас и петрографа не будет и минералога… Чем мы будем привлекать в предприятие молодёжь? Только пробоотбором?

— Короче, думай, Ефим Михайлович! Что здесь бодягу разводить…

В Курилке, где обычно собиралось несколько человек, Зимин читал вслух анекдоты из какой-то потрёпанной газетёнки. Все хохотали. А когда зашёл Ветров, Зимин отвлёкся от чтива, спросил:

Что-то ты быстро выкинулся из кабинета Шустрова? Небось твоё обоснование специсследований он на «ура» принял?

Выкинул, - хмуро ответил Ефим и попросил прикурить.

То-то! Я даже скажу тебе, что он рекомендовал: кубы, метры, километры и содержания — и больше ничего!

Точно!

Все опять рассмеялись.

Ветров всю ночь ворочался в гостинице. Не спалось. Он был в растерянности. Согласиться и превратить партию в общество ремесленников от геологии он не мог. Почему-то опять пожалел, что вернулся. И затаившаяся где-то в глубине сознания глубокая и непонятная тоска выворачивала его наизнанку, вносила сумятицу в то успокоение выбора, какой он сделал, будучи на материке.

«Ладно! Утро вечера мудренее…», - и заснул беспокойным сном.

Почему-то ему снился техсовет, на котором Найдёнов говорил о перспективах Последнего. Показывал образцы с золотом, а Валов, крупный авторитет экспедиции, говорил о необходимости писать дополнение к проекту на его изучение, используя наработанный им комплекс структурно-минералогических исследований. Потом во сне привиделось, как он метался в поисках возможности добраться до аэропорта, но никто почему-то не брал его, и он бежал по трассе в надежде успеть почему-то на последний рейс, а почему последний, тоже никто не знал. И он бежал и бежал, пытаясь остановить попутные машины, но никто из водителей не останавливался. Пошёл снег и он почувствовал, что замерзал уже…

«Чертовщина какая-то!»- проснувшись подумал Ефим. Натянул на голову одеяло, пытаясь заснуть. Но сон не шёл. И ему опять захотелось бросить всё и уехать туда, где как-то складывалась жизнь на материке. А здесь в четырёх стенах гостиничного номера ему стало тошно.

* * *

Глухову позвонила Тоня Круглова. Александр выслушал её сбивчивый рассказ по поводу того, как раскромсали смету проекта, предложенного командой Панова по доизучению марганцевого объекта.

— Спасибо, Тонечка, начальство моё разберётся! А как там у вас дела?

— По старому… Ветров вернулся на проект по Последнему.

— Значит всё-таки какие-то перемены просматриваются и оживает геология?

— Не знаю, как насчёт перемен, но так отнестись к инвестору, какой предложил такой заманчивый проект…

— Не переживай, Тонечка! Я поинтересуюсь относительно заключения вашего начальства по поводу проекта по марганцу. Будь здорова, всем нашим привет и пожелание Удачи Ветрову открыть новый золоторедкометальный тип месторождения на нашей территории. Найдёнов будет визжать от восторга, это ведь его находка помнишь?…

Через две недели Виктор Панов вызвал Глухова в Петербург и показал протокол заседания научно-технического совета экспедиции о пересмотре проекта, а точнее то, во что он превратился. Познакомившись с ним, Александр усмехнулся.

— Надо же! Погонный метр бурения у них увеличился в два с лишним раза. В мёрзлых грунтах из скважин они предусмотрели откачку воды. А стоимость одного метра канав подняли в полтора раза. Что у них крыша поехала? - спросил он у Виктора.

— Сашенька, дорогой, это у них не крыша поехала. Это они губы раскатали, предполагая, что с ними имеют дело дилетанты. И дело, затеянное нами, они воспринимают как авантюрным в то время, когда в стране сложился огромный дефицит марганца. Ведь именно ты ратовал за то, чтобы этот проект отдать нашим доморощенным. Добрячок-с ты, Александр Васильевич, добрячок-с. Я, когда имена подписантов увидел в протоколе, понял, почему захирела Хандыга. У них вкус к деньгам появился вместе с исчезновением вкуса к своей профессии. Откачка воды в мерзлоте… Ладно! Это они решили позабавиться над нами, мол, не разберёмся… И читать эту белиберду не будем. Просчитались, соколики! Видно умишко своё в старом здании экспедиции в сортире оставили. Так что бери-ка на себя этот проект и попробуем своими силами его реализовать. Где наша не пропадала и здесь не пропадём! И разведаем, и подсчитаем, и отечеству своему марганец восточно-сибирский предложим.

— Но для этого надо набрать спецов, работяг, приобрести горное оборудование, Витя. Это сумасшедшие затраты.

— Начнём, Саша. А там посмотрим по ходу работ. А объект сделаем таким, что завидовать нам будут. Новейшие технологии подключим.

Виктор мечтательно заложил руки за голову, потянулся в кресле.

— Меня как-то ностальгия посетила. Сижу в кабинете и вспоминаю нашу родную советскую геологию. А потом вернулся к твоему проекту, где весьма сложные горно-технические условия, и подумал, а что если пригласить спецов, хорошо владеющих горизонтальным бурением? Прикинул, посчитал и чертовская экономия получилась. Нужно только раскрутить это дело. Правда…

— Здесь мечтательность с лица Виктора слетела.

— Вот переживу крутые времена, Саша, тогда и начнём…

— А что за крутые времена?

— Наезжают на мой бизнес, Саша. По всему фронту.

— Кто?

— А-а!… Не бери в голову. Это мои заботы, Саша. Как-нибудь разберусь сам.

* * *

Человеку свойственно наступать на свои же грабли, если он не помнит, где их оставил, а особенно, если это происходит в темноте или по темноте своей. К последнему случаю вряд ли можно отнести Глухова. Желание «своим» отдать подряд на изучении его же объекта диктовалось именно принадлежностью к «своим». Но «свои» в новых условиях оказались не теми, за кого он их принимал. Оттого и получил выговор от Виктора. «Добрячок-с ты, Александр Васильевич, добрячок-с…». Но, памятуя о том, что свои доморощенные специалисты всё-таки надёжнее взятых со стороны, хотя он знал примеры и обратные, Глухов второй раз наступил на грабли и предложил назначенному Пановым директором вновь созданного ООО «Марганец» Потапову Юрию Павловичу пригласить Данилова возглавить этот проект или хотя бы на должность главного геолога проекта, с которым в своё врем Александр начал свою работу в Якутии, когда ещё тот был техником промывки. Он как раз уходил из горно-геологического предприятия и принял предложение Потапова.

И хотя длительное время Данилов работал уже кадровиком, а потом вновь вернулся в геологию, это не смущала Александра. В Данилове он видел «честнягу», способного педантично следовать принципам и правилам до конца, какие бы и от кого они не исходили. Он даже не мог себе представить, что геолог, побывший в ипостаси пунктуального кадровика, где важна каждая запись в трудовой книжке, какую и поправить, равно, как и отменить невозможно, а только переписать, способен был скрываться человек, лишённый разумного мышления в обстановке, когда факт может оказаться недоразумением, замешанном на какой-нибудь неряшливости или нерадивости других исполнителей.

Так уж случилось, но на одном из заседаний по методике подготовки проекта по оценке рудного объекта, его потенциальных ресурсов, Данилов, вооруженный фактурой предшественников, показывал свою осведомлённость директору и всемостальным участникам заседания.

— Я, как ответственный исполнитель проекта, не могу согласиться с рекомендациями Глухова о необходимости бурения скважин под рудные тела, какие он рекомендует на данном участке, - и показал место на плане. - Там их просто нет… Мелкие жилёшки, какие никого не заинтересуют. И в качестве доказательства представляю копию документации канав, пройденных предшественниками по рудным телам, в своё время рекомендованным к вскрытию Глуховым.

Все присутствующие углубились в изучение документации.

— Действительно. В канавах пусто,- сказал недавно принятый на работу геолог Черкасов.

— Это что же, стало быть, и прогнозы могут быть не теми, на какие мы ориентировали инвестора? - задал вопрос директор.

— Естественно!- почти радостно ответил главный геолог.

— А куда же выработки закладывать?- удивился буровик Пляшкевич.

— Это надо спросить Александра Васильевича,- ответил Данилов.

— Слава! Я понимаю, как важна буква копий, особенно закреплённых печатью. Но здесь дело в недостоверности документации, какую ты вытащил из отчёта, - подчеркнул Глухов.

— А кто документировал выработки?- директор посмотрел на Глухова.

— Кто документировал — не совсем важно теперь для нас. Поезд давно ушёл. Но тела к вскрытию действительно рекомендовал я. Вот моя карта.

Глухов потянулся к папке и достал карту.

— Вот это место, где прошла магистральная канава тех, кто работал после меня. Здесь более десятка жил.

— В канаве-то ничего! - Пафосно подчеркнул главный геолог.

— Тем хуже для канав,- попытался улыбнуться Глухов.

— Как это? Это ведь не бумажка какая-нибудь, а документация, которой поверит любой,- возразил Черкасов. - Документ, а не какие-то там зарисовки в вашей пикетажке.

— И ты туда же, Матюша! Документация-то липовая, - ответил Глухов.

— Не понял?- заметил Потапов.

— А что здесь понимать? - парировал Глухов. - Магистральную канаву предшественники проходили в конце сезона. Нужно было выполнять план и социалистические обязательства по буровзрывным работам. Вот и продолбили такую магистраль. Кстати, хорошая выработка, ничего сказать. Грамотно заложена, хотя и по другому-то её задать было нельзя. На гребне находится. Но только действительно в документации предшественников пусто, а вот здесь…,- Глухов порылся в папке и достал свою документацию,- густо! В той же выработке, только её зарисовку сделал я после канавщиков два года спустя. Все жилки на месте. И большие и маленькие. Поскольку поисковики в то время искали оловянные и серебрянные тела, а в этих телах был сульфид марганца, который в советское время не интересовал никого, поскольку под боком промышленности была Грузия и Украина, то, чтобы развязаться втихую, не вытаскивать пробы, не мучится с транспортными расходами, уменьшить затраты на аналитику, решили не показывать мощные жилы, а всю руду «размазали» по тонким жилёшкам. Вот и вся правда.

— Я верю документации, а не голословным заявлениям,- упорствовал Данилов. - То, что кто-то,- нажимая на слово «кто-то» - продолжал он,- зарисовал и представляет в качестве другого обоснования, меня, как главного, это не интересует. Мы будем представлять только имеющуюся документацию и всё! А то напрогнозируют тут запасов, а потом в конце проекта расхлёбывай. Мне отвечать, не вам, Александр Васильевич!

— Как это, кто-то?- переспросил директор.- Александр Васильевич наш эксперт. Мы ему доверяем…

— Доверяй, но проверяй! Я настаиваю. Это не документация, под которую надо закладывать проектные объёмы. Это зарисовки, которые нигде не учтены.

— А вы, Вячеслав Егорович, были на объекте изучения или нет,- вдруг спросил буровик.

— Не был…

— А почему мы должны доверять вам, а не эксперту?

— Кому хотите тому и доверяйте! Мне нечего больше сказать.

— Создаётся впечатление, что не видавший объект знает больше, чем тот, который его открыл. Странное упорство. Мне кажется у вас есть умысел либо завалить объект в самом начале, либо, видя сложность его разведки, смыться победителем того, в чём не участвовали.

Директор постучал карандашом по столу.

— А почему на обзорной геологической карте всё же показаны тела такими, как у Глухова? Что-то те, кто писал отчёт, противоречат самим себе? Раз их не было в канавах тел, зачем было показывать их на карте?- пытался уточнить Черкасов.

— Не знаю… Может просто решили показать, что зона есть, а в ней жилки, не имеющие никакого промышленного значения. Не более того. - Стоял на своём Данилов.

— Зона нарисована тоже не верно. Она имеет другое направление простирания. Здесь документаторы вообще не поняли структуры рудного поля. Тела в зоне никуда не делись. Желание главного геолога, мне кажется понятно. Он заранее хочет с себя снять ответственность в случае, если не подтвердятся запасы… А такого случая не будет… Поэтому, мне кажется, и представлять такую возможность ему реализовывать проект нельзя. Геолог, идущий в поле с заранее отрицательным отношением к объекту — получит отрицательный результат либо по незнанию, либо по глупости, либо по умыслу.

— Я не напрашивался к тебе, Василич, идти и работать главным. Ты предложил, я согласился.

Директор опять постучал карандашом по столу.

— Господа! Я думаю спорить мы не будем. Я принимаю рекомендации Глухова. Каковы ваши предложения, Александр Васильевич?

— Я кажется ошибся в кандидатуре главного и думаю, что на этот проект необходимо подобрать другого…

Глухов знал, что говорил. Выстраданный им проект был основан на том и обоснован тем, что он каждое тело, рекомендованное к оценке и разведке проследил сам. Мало того, он был настолько уверен в своём количественном прогнозе ресурсов марганца, что внутренне был убеждён в случае правильной методики разведки запасы руды и металла в ней могут непременно возрасти в разы в связи с тем, что всегда сам старался перед следующей стадией изучения объекта не показывать всей его значимости, а предоставить эту возможность другим, кто придёт после него. Но в случае Данилова он явно ошибся в своей рекомендации и откровенно, без обиняков заявил об этом. И предлагал сделать ставку на другого геолога, не зашоренного идеями, принципами — на Черкасова.

«Правда, слабоват духом, кажется. Но ничего, обтешется, наберётся опыта»,- думал Глухов. - Первый объект в жизни в случае его удачного завершения сделает из него настоящего геолога.