— Аргунов! Смотри, кажется с Якутска какой-то чин к нам жалуить. Упряжка-то не нашинская! - Крикнул вышедшей на крыльцо подканцелярист Сургуцкой стоявшему к нему спиной вахмистру и отдававшему какое-то распоряжение казаку.

— Никак Елистрат собственной персоной!- обернулся Аргунов, посмотрев в сторону подъезжающей повозке. – Легок на помине, черт. Давно не было…- И перекрестился.

— Тпр-ру!- Приказной старшины Колесова лихо крутанул сани и остановил прямо у крыльца. Из-под козырька брички вылезла грузная фигура старшины. Сошел с саней, оглядел хозяйским глазом округу. Поздоровался.

— Как служба, вахмистр?- хлопнум по плечу Аргунова Елистрат Тимофеевич.

— Как велено!- бодро ответил тот.

— Где надзиратель? – обратился старшина к канцеляристу.

— В горнице,- ответил Сургуцкой и отступил в сторону. Он, не знал почему, но побаивался Колесова, хотя тот никаким боком к его деятельности не имел отношение. Но таков уж был Елистрат Тимофеевич. На всех смотрел так, словно были у него в подчинении. По другому не глядел. Даже на атамана смотрел смело, с каким-то присущим только немногим вызовом. На что тот как-то заметил: «Ну и взгляд у тебя, Елистрат Тимофеевич! Сверит, будто долг требует!». На что старшина отвечал: «Я с Дикого Поля¹, а там орлов уважают, да коршунов. А если казак ягненком смотреть будёт, не хозяин, да не жилец перед ворогом…».

— Всем пока подождать, не заходить! Позову после. – Командовал старшина. И бросил Аргунову. – Лошадей своих дашь! Приказного накормишь, а я столоваться здесь буду, у начальства. К вечеру обратно. Поспешать надобно!

Афанасий Прохорович сидел за столом и что-то считал на счетах.

— Ну, здравствуй, заводской управитель,- приветствовал громко казачий старшина.

— А-а! Елистрат Тимофеевич? Давненько не заглядывал что-то. Казачки, небось, совсем заскучали…

— Я им заскучаю! Службу исправно несут?

— Несут! – ответил Метенев, пожимая руку старшине.

Елистрат Тимофеевич вытащил из-за кафтана разорванный пакет, разделся и сел за стол. Постучал пальцами по столешнице и, посмотрев на Метенева, протянул бумагу:

— Читай!

Метенев, увидев на пакете символы Сибирского Приказа², почувствовал, как у него задрожали от волнения пальцы. «Казенная бумага, да с такими атрибутами, да в такую глушь для нас скорее не благо, а разочарование одно и напоминание о деснице власти. Уж не про завод что?..».

“Божиею милостию мы, Елисавет Первая, императрица и самодержица всероссийская, объявляем…

— Господи, наконец-то! Императрица Елизавета Петровна! Кровинушка Петра Алексеевича…, ты понял, Елистрат Тимофеевич! – взволнованно прервал чтение берг-гешворен.

— Понял, как не понять! Читай дале,- махнул рукой старшина.

…во всенародное известие: как то всем уже чрез выданный в прошлом, 1740 году в октябре месяце 5 числа манифест известно есть, что блаж. памяти от великие государыни императрицы Анны Иоанновны при кончине ее наследником всероссийского престола учинен внук ее величества, которому тогда еще от рождения несколько месяцев только было, и для такого его младенчества правление государственное чрез разные персоны и разными образы происходило, от чего уже как внешние, так и внутрь государства беспокойства, и непорядки, и, следовательно, немалое же разорение всему государству последовало б, того ради все наши как духовного, так и светского чинов верные подданные, а особливо лейб-гвардии нашей полки, всеподданнейше и единогласно нас просили, дабы мы для пресечения всех тех происшедших и впредь опасаемых беспокойств и непорядков, яко по крови ближняя, отеческий наш престол всемилостивейше восприять соизволили и по тому нашему законному праву по близости крови к самодержавным нашим вседражайшим родителям, государю императору Петру Великому и государыне императрице Екатерине Алексеевне, и по их всеподданнейшему наших верных единогласному прошению тот наш отеческий всероссийский престол всемилостивейше восприять соизволили, о чем всем впредь со обстоятельством и с довольным изъяснением манифест выдан будет, ныне же по всеусердному всех наших верноподданных желанию всемилостивейше соизволяем в том учинить нам торжественную присягу”.

— Метенев перекрестился.- Вот так новость!.. Надо народу всему заводскому объявить и немедля! Наконец-то!- С новой властью, глядишь, и порядки петровские вернутся. А потому, мне кажется, Елистрат Тимофеевич, заживем.

— Кто заживет, а кто и так жить будет,- ответил старшина.

— Это ты о чем?- не понял Метенев.

— Это я так, просто, Афанасий Прохорорыч! Не обращай внимание, - почесал лоб старшина.

— Как далеко мы все-таки от великих событий и как велика Россия-матушка! Уже Рождество на пороге, а мы только узнали о том, кто у нас государыня,- не то с сожалением, не то с гордостью сказал управляющий заводом. – По этому поводу и чарку выпить не грех, Елистрат Тимофеевич!

— Стоит того! – согласился старшина.

Отужинав и проводив в ночь старшину, Метенев собрал утром горных служителей завода в конторе и сообщил о новой правительнице.

Выслушали молча. Большинству из них было безразлично, кому челом бить, когда так быстро менялась власть. А через день они уже забыли о том, что им на сходе говорил берг-гешворен: о регенте, о престолонаследниках, сменяющих друг друга посредством переворотов.

Завод плавил железо. Грохотал боевой колотушный молот. Перезванивались молотобойцы ритмичными ударами о наковальни. Люди ковали железо, превращая его в подковы, проушины, скобы – во все то, в чем нуждались люди в своей неприхотливой жизни окраины Их Императорского Величества.

* * *

Собрав однажды всех заводских управленцев, Афанасий нарисовал нерадужную перспективу завода.

— Пришло сообщение, что Беринг помер где-то у берегов Камчатки. Экспедиция его подходит к концу. Она уже не будет нуждаться в столь большом объеме нашей продукции. Сенат передал Берг-коллегии завершать дела Великой Северной экспедиции. После перерыву коллегия в России будет снова вести горные дела. Может это и к лучшему. Но нам какое-то время выживать придется самим. Заводу, чтобы выстоять, требуются немногое: школьное обучение горному делу, приписные деревни и Божьим изволением посланные руды. Я получил отказ из Екатеринбурга на предложение построить при Тамгинском заводе школу, а из Якутска и Илимска также пришел отказ о приписных крестьянах. Таким образом, будущее завода будет зависеть только от того, найдем ли мы что-то еще окромя железных руд. Потому я принял решение создать вольницу. За всякий камешек, кто принесет на Тамагу, будь-то русский, ламут, якут ли, всех буду награждать по красной цене, как за самую добрую руду. Лишь бы народ зашевелился, лишь бы он сам от этого какое удовольствие, да какой доход имел. А посему усилим, братцы, сыск руд и своим тщанием…Своих учеников тоже пошлю на поиски, глядишь, и рудознатцы из них получатся.

* * *

На новую войну со шведами, кои пытались вернуть утраченные после Северной войны территории, императрице Елизавете Петровне нужны были деньги. И на обращение Сената продолжить финансирование Великой Северной экспедеции после 1743 поступил отказ. К январю 1744 года Тамгинский завод, дававший до тысячи пудов металла ежегодно, был лишен средств для продолжения своих работ. Но все же вершил свое дело. Небольшие деньги, которые получила Катенька за продажу своей части купеческой недвижимости подходили к концу…

К весне Катенька родила дочь Машеньку.