Судьба, наделив подканцеляриста не то что бы красавицей, но страстной женщиной, на которую заглядывались многие, обделила его мужеской силою. Это угнетало подканцеляриста и раздражало благоверную.

Арина, так звали жену подканцеляриста, ждала своего часа. Но все же была умна и слишком осторожна, чтобы похоть свою выставлять напоказ. Боялась навлечь на себя хоть малое подозрение. Быть на виду у начальства, женщине льстило, и она не хотела усложнять жизнь ни себе, ни мужу. Однако, будучи страстной натурой, она мучительно искала удовлетворения своей страсти. Приглядывалась, но долго не могла найти объекта своего вожделения. Горные служители все почти были при семьях. Простого работного люда боялась.

Помог случай. У мужа-подканцеляриста был рассыльным служивый Максим Кузнецов. Угловатый, небольшого роста, лицом неказист. Частенько делал работу по дому. Помогал то с дровами, то с водою – так, по мелочи.

Однажды, когда Сургуцкой с Метеневым выехали зимою в Якутск, его жена велела истопить баньку солдату Кузнецову. Здесь ничего необычного не было. Тот это делал всегда, а потому топил ее до готовности, находясь в бане. Иногда сам украдкой мылся, чтобы толпою не ходить в общак, а, помывшись, сообщал Сургуцкому о готовности бани и уходил до утра в свой барак. Наутро после завтрака снова у крыльца поджидал распоряжений подканцеляриста.

Жена Сургуцкого, наказав истопить баню и видя, что солдат долго не приходит, подумала, что тот забыл сказать, что баня готова и ушел в свой барак, потому как день уже клонился к вечеру. Собравшись, она отворила дверь и шагнула в предбанник. Заметив там одежду солдата, Арина с негодованием открыла дверь в бане. На полатях совершенно голый спал банщик. Она опешила и закрыла дверь. Но что-то ее остановило, чтобы крикнуть и приказать вон солдату. Снова осторожно приоткрыла дверь еще раз. Банщик, видно, разморился от тепла, и не думал просыпаться. И здесь дикая страсть одолела женщину. Она быстро разделась и вошла в парную, прикрыв за собой дверь предбанника. Грубое мужское тело спящего солдата с узловатыми мышцами и при прочих достоинствах, не соответствующих росту парня, так взволновало живущую без удовлетворения женщину, что она потеряла контроль над собой и начала ласкать грубое тело.

Проснувшийся солдат, было, испугался и хотел оттолкнуть невесть откуда появившуюся женщину, но, узнав в ней жену подканцеляриста, остолбенел.

— Молчи, Максимушка, молчи!- закрывая ему рот ладошкой, ворковала женщина, принуждая того расслабиться.- Здесь никого нет, делай все, что тебе вздумается, солдатик мой!..

Солдат, сам не зная женской ласки, растерялся. По-медвежьи обнял женщину, утонув в ее великолепиях.

— Еще, еще, милый, еще!…

Провожая в темноте предбанника солдата, женщина напутствовала его.

— Теперь, дорогой солдатик, мы повязаны с тобою тайною великой. Коль кто узнает – мне позор, а тебя плетьми и сошлют отсюда. А то без шума на каком-нибудь бекете уберут и знать-прознать никто не удосужится, кто и за что, и как! Так что помалкивай! А к утру как обычно на пост приходи к крыльцу. У меня порученьице будет…,- и подтолкнула за дверь неожиданно обретенного любовника.

Кузнецов в бараке смотрел в потолок и не то был счастлив, не то удручен. Первая женщина, да какая!? На которую все заглядываются мужики. И на тебе, со мной вожжалась…

Наутро с колотившимся в груди сердцем, он подошел к крыльцу ждать поручения жены. Хотя был мороз, ладони его потели. От волнения переступал с ног на ногу. Когда открылась дверь жена Сургуцкого, как ни в чем не бывало, вручила тому бумагу и велела идти к складскому человеку за продуктами. Тот посмотрел ей в глаза, а она улыбнулась лишь уголками губ и шепотом сказала.

— А к ночи баньку истопи, да приходи туда, но так, чтоб никто не заметил. Ступай же!…

* * *

Однажды Сургуцкой приехал поздно вечером из Якутска и, не заходя к себе домой, поспешил к Метеневу. В кабинете его горел свет и Федор знал. Коли свет в его окошке – знать работает заводской голова.

Дверь неожиданно открыла ему жена, Катя.

— Уж прости, меня Яковлевна, сколь так поздно. Но хотел поговорить с вами.

— Заходи. Мы вечеруем. Он с бумагами, а с вязаньем. Дом натоплен. А на печи чайник стоит. Враз и почаевничаем.

— О-о! Никак Федор вернулся!- приветствовал вошедшего Афанасий. – Что за новости, коли до утра не дождамшись, заглянул на огонек?

— Здорово, Афанасий Прохорыч! Не с новостями пришел. Плохо мне.

— Что, заболел никак?- встрепенулась Катенька.

— Если бы заболел… Тут другое… Жена у меня того, ну в общем уже весь заводской поселок говорит. Не знаю, что и сказать, с солдатами скрутилась. А приехал в Якутск, так и там судачат…

— Я выйду,- сказала Катенька.

— Нет, Яковлевна, ты уж посиди, прошу тебя! Совет мне нужен ваш,- остановил ее Федор.

Катенька присела на стул, и тишина повисла в кабинете.

— Вот что, Федор! Тут, как мне кажется, ты сам должен решить,- заговорил Афанасий.- Совет в таком деле – обоюдо острый кинжал. За какой конец не возьмешься – порежешься.

— Люба она мне и такая, хоть и страстью своей не совладает,- вздохнул Сургуцкой.- Бить не смогу. Выгнать – тоже. Разве что уехать отсюда, Яковлевна?…

— Может быть, Федор,- ответила Катенька.

— А как ты думаешь, Афанасий Прохорыч?

— Я бы выгнал! А из сердца б, коли, не выкинул, так и жил бы с тем, что осталось. А так – какая у вас жизнь? Мука! И тебе и ей, Федор. Тут менять надо круто, бесповоротно.

— А может дитя взять на воспитание Арине твоей. Остепенится в заботе,- попробовала перевести в другое русло разговор Катерина.- Рушить семью просто, создать не так!

— Поздно уж. Затяжелела она от солдатика. Сама призналась…

— Ну и задал ты нам задачку, Федор!- воскликнул Афанасий.

— Это как раз и выход! Ну почему надо во весь голос кричать, что не ваш ребеночек. Вот и воспитайте его, если своего не получилось,- вступилась за Арину Катя.

— Действительно…,- засомневался Афанасий.

Федор молча допил кружку чая. Поставил ее на стол. Что-то смахнул со стола и встал.

— Простите меня, души вы человеческие. На вас весь завод смотрит и диву дается, что не бывает так в жизни как у вас. Видно редкость, когда вот так друг на друга смотреть можно и радоваться… Как же благодарны должны быть вы Господу, что соединил вас,- и, поклонившись обоим, вышел.

Катенька плакала, а Афанасий гладил ее волосы и успокаивал.

— Что ты, родная моя, так близко все к сердцу кладешь? Опомнятся, может быть, сами разберутся…

— Я не о том, Афонюшка! Я о нас с тобой. От счастья это…, что судьба великим счастьем наделила меня.

— Нас,- поправил Афанасий,- нас, родная моя.

* * *

Через неделю Арину нашли в бане с петлей на шее. Солдат, ее единственная любовная страсть, исчез. Как в воду канул. Мужики говаривали меж собой, что денег она ему дала и велела тому уйти в бега…