— Эй, Петро! Кажется, кто-то догоняет нас. Наметом идет. Ишь, коня бы пожалел!- крикнул Корнилову Прижимов, показывая на дорогу. К Никольской заставе торопился верхом всадник.

— Так это ж нарочный Сургуцкого,- удивился Корнилов.

Нарочный – казак Макар Бехтенев – подъехал к грузившемуся судну, отъезжавшему вверх по Алдану. Заметив Корнилова, сошел с лошади, и, устало присев на камень, молча передал записку Сургуцкого. Пробежав ее глазами, Корнилов утер тыльной стороной испарину со лба и сообщил подошедшим к нему Прижимову, Гаузу и Пермякову:

— Плохая весть! Гитен-фервальтер Афонасий Прохорович прошедшего июня на тридцатое число волею Божиею умре…

Грузившие судно и лодки люди обступили горных офицеров с нарочным, молчали. А Корнилов уже громко, чтобы слышали все, добавил:

— … Но предприятие продолжается! Мне велено вернуться на завод и продолжить дело гитен-фервальтера. В вояже для прииску серебряных руд вместо себя и волею покойного оставляю штейгера Крестьяна Гауза и подканцеляриста Михайло Щипицина.

Так, Гауз, волею судьбы не миновал ответственности за предприятие, к которому так долго шел Афанасий Метенев. И теперь только от него зависело, от его опыта и воли, быть ли серебру якутскому или кануть в лету.

* * *

После отъезда Корнилова с нарочным обратно на завод, захватившего с собой больных и немощных людей, с Никольской заставы сбежало 8 ссыльных. Гауз ужесточил охрану, но это не помогло. К Тыринскому руднику, вместо 45 человек, добралось всего 35.

Весь путь, проделанный Гаузом со своей командой в течение практически всего лета, показался штейгеру кошмаром. Если до Тыров, плавясь по Лене, а потом, подымаясь на суденышках вверх по Алдану, путь казался ему опасным приключением, то Тыры Христиану достались с большим трудом, поскольку более 200 верст людям пришлось идти поводом с лошадьми, груженными инструментом, продовольствием и прочими припасами. Они ставили амбары для сохранения припасов, форсировали неспокойную реку всякий раз, когда русло прижималось к скалам или открывалось широкими глубокими плесами.

Бывшие уже на Тырах члены прошлой команды Метенева говорили, что сложное еще все впереди, а именно переход на Шарыповский рудник и работа на нём.

Гауз нервничал.

«Кому же понадобится такая руда, если с таким трудом великим в течение двух месяцев люди только добирались сюда. А еще ведь предстоит работать! Да и какие они работники после такого перехода?».

А еще его мучило сознание за то, что он вообще согласился ехать сюда. Быт и неустроенность сокрушали не так, как оторванность от семьи и простых человеческих удовольствий. Мысли же о том, что придется зимовать здесь, а нет, то, возвратившись осенью, придется на следующий год снова ворочаться сюда следующим летом, повергала его в уныние. Со стороны же уныние его смотрелось суровостью.

Посматривая за своими горными служителями, Гауз не замечал у них особых волнений по поводу трудностей предприятия. Мало того, берг-гауэры Прижимов и Меркурьев всячески показывали всем пример терпимости и рачительного отношения к предприятию. А с ним и горные ученики, бывшие в прошлом в команде Метенева, кажется, только и думали о том, когда будут бить шурфы и заниматься рудоразборкой. Особенно его удивлял Басаргин. Во время переходов, несмотря на усталость, все просился заглянуть в ручьи пади, да посмотреть, нет ли там еще каких признаков руды. При этом больше советовался с Прижимовым, а не с ним, показывая тому разные камни. Однажды, не выдержав такой неучтивости к нему, Гаузу, штейгер прервал разговор Басаргина с Прижимовым и назидательным тоном объявил:

— Здесь я командую, а потому всё, что приносишь, Афанасий, показывай мне, а не Прижимову!

— Я боюсь суровости вашей, господин штейгер,- отвечал Басаргин. – А вдруг я не то приношу, что надобно. А, коли, Степан скажет я мигом вам доставлю каменьев, сколько вы пожелаете, штейгер.

— А что, Степан менее суров,- поинтересовался Гауз.

— Он свой,- коротко ответил Афанасий.

— Ишь, свой! А я кто, чужой, что ли?- удивился прямоте Басаргина Гауз.

— Вы…, вы командир…

— А в прошлом походе покойный гитен-фервальтер все нахваливал мне, что, мол, ты надежда его и удивлялся твоим находкам, какие ты ему приносил. Смышлен, сказывал мне. Стало быть, ты к нему не боялся подходить?

— Не боялся,- подтвердил горный ученик.

— Ладно! Только теперь мне первому приноси, что подымешь в ручьях, не Степану. Он еще сам у меня учиться должен,- вынес вердикт Гауз, сурово посмотрев на Степана, а потом на Басаргина.

После этого разговора с Гаузом Басаргин перестал отлучаться по распадкам, словно перестали его интересовать камни.

* * *

Четко распределив обязанности горняков, Гауз, пока строили амбар под склад и зимовье для тех, кто останется сторожить груз, приступил к осмотру Метеневского рудника. Брекчии белого кварца с тонкими прожилка киса, белого глянца поражали бедностью своей рудными минералами. В самих жилах блей-глянц, с которым связывал наличие серебра штейгер, попадался еще реже. Сделав расчистки под жилы, Гауз не обнаружил богатых руд и находился в недоумении, допытывая Прижимова.

— Покойный гитен-фервальтер сам здесь учинял прииск с горным учеником Пашковым и мне не докладывал, что и как. Я с Басаргиным вверх по Тырам ходил, откуда руду доставил, но там больше колчедана, чем блей-глянцу. Когда же с Готовцевым были, то я на рудник не заходил,- отвечал Берг-гауер.

— Так здесь пусто, сам видишь,- показывал на белый кварц Гауз. – Брекчии одни, в них колчедан ниточками переплетается, а тонкие прожилки похоже вассер-кисом заполнены. Блей-глянцу же кот наплакал. Какое тут серебро?!

К вечеру, вернувшись на стоянку, Гауза с Прижимовым встречали штейгер Степан Пермяков и копиист Даниил Шилов.

— А вы откуда, с неба свалились что ли? – удивился Прижимов.

— Коли бы с неба, так ноги бы не были так потерты, да кобчик задницы от долгого пропадания в седле не болел,- шутливо отвечал Пермяков. – По указанию заводского управителя Корнилова прибыли на подмогу вам серебряную руду приисковать. А назад велел отправить подканцеляриста Щипицина к делам в заводскую контору.

— Что приисковать будешь, не знаю,- ответил хмуро Гауз.- Нет здесь руды – слезы одни. А, коли, Корнилов просит Щипицына – не возражаю. Может хоть сегодня уходить. Копиист же пусть примет дела у подканцеляриста да так, чтоб приход с расходом, да с остатком сбивались по припасам разным, снаряжению, да инструменту.

«Если бы кто знал, с каким бы удовольствием я сам бы отправился назад,- думал Христиан. – Повезло подканцеляристу. Скоро домашних увидит, да за столом будет сидеть, да в бане каждый день мыться…».

* * *

Прижмов торопил Гауза на Шарыповский рудник. Христиан устало смотрел на него.

— Передохнем денек-другой, тогда и отправимся.

— Здесь великие снеги исчезают также внезапно, как и появляются, Христиан! Не успеем, зимовать на Шарыповском руднике придется. А там ни лесу на дом рубить, ни корму лошадям. Одним словом сгинем, если не поторопимся.

— Будь проклят этот край, где еще летом не насладились, а уже зимой пахнет!- ворчал Гауз. – Так что ж медлишь? – собирай народ, да завтра в ночь пойдем,- уже прикрикнул Гауз.- Да продуктов поболе захватите, да мне верховую лошадь седлать! Надоело за повод держаться…

— Мы собрались уже,- ответил с усмешкой Прижимов. Взяли с собой самую малость харча, да поболе инструмента, чтоб быстро работу свершить и назад скатиться. Налегке двигаться надо. Дорога к Шарыповскому руднику посложнее будет. Теснина одна, посмотришь, штейгер. А уходить бы надо не завтра в ночь, а сегодня…,- закончил Степан.

— Что-о? Сегодня?! Я еще не отошел от дневной работы, а ты говоришь, сегодня. Да помыться надобно бы…,- уже сдаваясь, мычал Гауз.

— Банька топится уже. Вишь в ручье дым стелется,- махнул в ее сторону Прижимов. – Я, думаю, что Пермякова надо оставить здесь, чтобы закончил строительство амбара, да проходку расчисток под руду, что сегодня недовскрыли. А мы с горными учениками, что с прошлою командою Метенева были, да девятью ссыльными тронемся в ночь. Вон каюр уже лошадок ведет…

— Какую там руду? Рудишку!- ворчал Гауз, стаскивая промокший сапог, упирая его о пень. Но тот срывался, и штейгер жалобно посмотрел на Прижимова.

— Давай помогу, - сказал Степан.

* * *

Четырехдневный переход на Шарыповский рудник дался тяжело, а поскольку конвойные-якуты торопили Гауза приближением холодов и бескормицей лошадям, то на обследование Шарыповского рудника штейгер отвел один день, включая отбор проб. Обратный путь к Тыринскому руднику занял у команды два дня.

Это практически было бегство с Шарыповского рудника. Еще одно посещение рудника ничего не давало в его познании, а вместо 160 пудов руды отобранных в прошлом Метеневым, отобранная проба Гаузом с его командою скорее представляла собой образец, способный только закрыть перспективы рудника.

Из путевого журнала Христиана Готлиба Гауза:

«…Крестьян Готлоб Гауз с горными служителями во обществе, рассуждая о вышеобъявленных Шарыповских приисках, что более при оных за ныне наступающим студеным временем и немалыми снегами разработание чинить невозможно. К тому ж конвойные иноземцы-якуты неотступно объявляют, что лошадям от неимения кормов великое изнурение есть, которым едва ль обратно выйтить будет можно на Тыринский рудник. Того ради, видя в таком пустом месте к продолжительному житию неспособность и безнадежность серебряных руд, коих хотя б доволно было, никаким образом доставать нельзя, положили, чтоб ехать обратно на Тыринский рудник…».

* * *

— Что медлите? Грузить все и лошадьми спускаемся к устью Тыров,- командовал Гауз.

— Так мы ж амбар поставили, да зимовье! Что бросать все что ли? А на следующий год опять тащить сюда припасы?- удивлялся Пермяков.

— Нечего здесь делать ни в этот год, ни на следующий! Уходим, пока снеги долину не закрыли, - кричал на всех Гауз. - Я не хочу здесь навечно остаться в этой проклятой мерзлоте!

Приближавшаяся непогода сделала свое дело. Заметив, как дождь неожиданно перешел мокрый снег, люди заторопились, словно забыв, зачем сюда пришли. В спешке грузили на лошадей, а что не могли взять с собой, то бросили в амбаре.

Рассчитанное на три года предприятие по изучению серебряных руд, которого так добивался покойный гитен-фервальтер, будет закрыто обоснованием штейгеров Гауза и Пермякова о бесперспективности освоения Метеневского и Шарыповского рудников.

По возвращении же команды Гауза в Якутскую заводскую контору, Петром Корниловым будет отослано доношение в Канцелярию Главного правления сибирских заводов Штейгеров Х.Г.Гауза и С.Пермякова о нецелесообразности разработки Метеневского и Шарыповского рудников:

«…по свидетельству надежды в серебряных рудах не явилось о том в Канцелярию Главного правления заводов с описанием тех мест представить, и при том из добытых руд для пробы каждого сорта по 5 фунтов и учинение тем местам чертежи послать, и требовать Ея ИВ указа, повелено ль будет означенные серебряные прииски разрабатывать или отставить. А по мнению Якутской заводской конторы, оные, до которых расстояния от Якутска сухим путем 701 верста, а водяным до устья Тыры-реки и от устья до Шарыповских рудников сухим путем 1118 верст, надлежит отставить и впредь работы не производить. Ибо в тех рудниках хотя бы довольно было богатых серебряных ру, точию на Алдан-реку (где бы можно было для переплавки их построить плавильные печки) водою по реке Тыре ставить невозможно. А чтоб вьючными на лошадях подымать, то от того может следовать казне Ея ИВ немалый убыток, а ясачным иноземцам в даче подвод и конвойных великое разорение быть может…».

Так закончилось начатое освоение серебряных, руд открытых Шарыповым и Метеневым¹, которые на свой страх и риск, терпя голод и холод, добыли первые сотни пудов, в которых были пробирным анализом установлены не только содержания серебра, но и золота. Тщание, с которым старались первопроходцы добыть государыне валютный металл, разбились о нетерпение и страх за свою жизнь пришедших после, имевших в своем арсенале и транспорт, и припасы и рабочий люд.

Распря, которая произойдет между Гаузом и Корниловым, когда первый будет жаловаться на некомпетентность второго, а второй оправдываться перед Канцелярий правления сибирских заводов за свою и Гауза некомпетентность, поставят точку в освоении края, натиск которого связан с Великой Северной экспедицией и настойчивым желанием Шарыпова и Метенева построить завод по выплавке серебра в Якутском крае .

Разъедутся в разные края горные служители, будут тянуть лямку ссыльные в других местах, захиреет и прекратит свое существование Тамгинский завод. А Якутия будет ждать еще два долгих века, чтобы нашлись люди по истовости, умению и желанию сержанта Шарыпова и гитен-фервалтера Метенева находить, разведывать и строить не остроги, но поселки и города будущего в Богом забытом краю. Но последыши будут начинать все сызнова, поскольку по неразумению одних или не желанию других поднимать архивы великих дел прошлого, будут наступать на те же грабли, что и предшественники. А в анналы первооткрывателей золота и серебра в будущем забудут вписать имена, чьи судьбы оказались незамеченными, но без которых не началось бы горное дело в Якутии.