«Искренняя и смелая мысль есть часто страдание»
В.И. Вернадский.

Начальник партии Глухов сосредоточенно перебирал пожелтевшие от времени листы из записки берг-гешворена Метенева. В который раз вчитывался в их содержимое, пытаясь понять, где же та безвестная речка, по которой более 220 лет назад прошла экспедиция от Казанских заводов в поисках золота и серебра на эту самую неприметную реку Тыру в Якутии. Подробное описание берг-гешворена все-же не давало точного представления, куда он свернул после Натали? Сразу на Халыю или вышел на Кэннэ перевалом через Бурхалу? А может он перевалил в Аллах, а потом упал в Халыю? Где то место, которое было обозначено на схеме, указывающей на проходку шурфов и заложению штольни, откуда им были отобраны, а потом и проанализированы пробы с высоким содержанием серебра? Он вчитывался в записки берг-гешворена:

“Шырфы были заложены в истоках речки, левого притока Халыя. Всего 5. Из них два пришлись на жилу в 3 вершка. Руда сложена свинцовым и цинковым глянцем, да кисом. На лотке из безрудного шырфа отмыто золото с четверть золотника… В самой руде на Казанском заводе выплавлено серебришко - с пуда руды 5 лот…“

«Это же надо! Почти по 5 кг серебра на тонну руды. Золото в галенитовой жиле будет вряд ли. Его коренной источник где-нибудь скрыт выше под наносами. Значит это сложный объект как по геологическому строению, так и комплексному составу руды в его телах. А такие месторождения мелкими не бывают. Где же ты, эта таежная речонка, где? Куда писать проект на те скудные деньги, которые выделяет Якутск?».- Логика подсказывала, что это была все-таки Кэннэ.

Зашел Чеча. Так прозвали начальника партии Николая Сурова из-за его кавказского носа, хотя сам не только никогда на Кавказе не был, но до каких колен знал – был сибиряком. Это прозвище он нес не только как свой крест, но и еще любил подчеркнуть свою лояльность к прозвищу тем, что любил танцевать лезгинку, в которой не смыслил, но танцевал, когда входил в «форму» от выпитого спиртного на редких вечерах, когда геологи по случаю собирались в своем клубе за широкое застолье. А выпить он ох, как любил. Однако никогда водка не могла свалить этого щуплого на вид блондина. Домой он всегда уходил сам и при том последний из собравшихся по случаю или без такового, выпивая на посошок, что оставалось. Нюх же на выпивку был у него абсолютным. Как только в каком-либо кабинете намечалась выпивка, непременно в самый разгар этого мероприятия открывалась дверь, и на пороге появлялся Коля. Все к этому настолько привыкли, что однажды Глухов, как-то заметил собравшимся собутыльникам: «Что-то Чечи нет! Не стряслось уж что с ним?». Но Чеча открывал дверь, будто стоял за дверью, и все становилось на свои места.

Вот и сейчас Глухов посмотрел на вошедшего с улыбкой Чечена. На столе у Глухова стояла початая бутылка коньяка и небрежно разбросанный на восковке¹ нехитрый закусь. Он сегодня не пошел ужинать и решал проблему выбора площади постановки поисковых работ, чтобы на следующей день доложить совету² . Но, досидевшись допоздна, он решил расслабиться чаркой коньяка.

— Что, Саш, домой не идешь? – обратился Чеча к Глухову. – Карпишь над проектом?

— Да, Коля, над ним, родимым.

— Брось эту канитель, Саш! Ничего на Кэннэ нет. Если и было золотишко, то уже давно оно в россыпи. Второй раз долину моют, а все идет проклятое. Значит, нет ничего в коренном. Как пить дать, слезы одни, если и осталось что-нибудь в жилах.

— Ты так думаешь?

— А что тут думать. Мы сделали съемку. Проверили. Слезы одни в штуфах. По зонам канавы лупили – глухари, одним словом. Нуль без палочки.

— Ну, двухсотка еще не все проблемы решает,- засомневался Глухов.

— Там, где Суров прошел, там нечего делать! Хотя всякое может быть. Природа-матуша она не фраер, и кинуть может.

Глухов подошел к столу, налил полстакана коньяку и молча подал Николаю. Чечен выпил и, потянувшись к куску малосольного сига, уже потеплевшим голосом заметил.

— Ты, везучий, Сашок! Пиши проект, может и выйдет что-нибудь у тебя. Но запомни, там никогда не был Метенев. Золото он нашел на Тырах. Он первый подошел к Северному. А серебро он мог взять либо из жил Менкече, либо из Куты.

Разошлись по домам заполночь. Мороз давил за пятьдесят. Кутаясь в воротник полушубка, Глухов окинул затянутый туманом переулок. Никого. Редкие лампочки, словно в коконе света, излучали святость. Ему было тепло и хорошо от выпитого коньяка и оттого, что завтра ему есть, что сказать совету. И он непременно напишет проект на Кэннэ. И золото найдет. Он в это просто уже верил без существенных признаков, которыми надо будет убеждать совет. Но он уже знал, как это сделать.

* * *

Традиционно в экспедиции сложилась уникальная система контроля качества работ, когда проверяемые партии потом оценивали качество друг друга. Таким образом, всегда существовала возможность отыграться на своем оппоненте. Потому-то очень глубоко копали именно первичную документацию проверяемых. Казалось бы, это хорошо, потому как должно было способствовать качеству работ. Но это только казалось, поскольку при контроле качества работ акцентировалось внимание не на главном – результате работ, а на том, как оформлены материалы. Поэтому большинство вместо того, чтобы в поле искать руду или строить правдоподобные геологические карты – «чистили» первичную документацию, чтобы «комар носа не подточил». То есть, защищали не столько сами результаты работ (фактуру, основу), сколько их оформление. Особенно тяжело приходилось тем, кто открывал новые объекты. Поскольку из-за возрастающих объемов опробования, необходимости решения различных проблем прослеживания, оконтуривания их и т.д., просто физически не успевали наводить лоск на документацию.

Весьма в трудном положении оказывалась не только комиссия по приемке полевых или камеральных работ, но и начальство, когда в порыве «самоедства» геологи (как члены комиссии) ставили тройку за полевые или камеральные работы тем, кто делал открытия. Начальство, чтобы хоть как-то выделить эти работы, а зачастую и спасти положение дела поисков, вынуждено было вносить повышающий коэффициент. Таким образом, выходило, что троечникам повышали оценку до четырех, например, за открытие! Следовательно, вольно или нет, поощрялся не результат, а умение представить в лучшем виде документацию, чем она есть, а другими словами обосновать бездеятельность и принцип «не открывай, битым будешь!», или : «всегда больше виноват тот, кто делает, не виноват тот, кто ничего не делает!».

Глухов даже обновил в своем кабинете плакат, написанный известным в экспедиции россыпником Голубевым-Мышкиным: «Нашел золото, положи на место!». Смысл выражения был прост: нашел золото – канители не оберешься. А пропустил – после найдут! Не все ли равно когда…

Как-то начальник экспедиции, обходя кабинеты полевых партий (а он это любил делать в порядке контроля), увидев плакат в кабинете Глухова, приказал:

— Снимите этот лозунг!

Глухов ответил:

— Это не лозунг. Это умная мысль известного геолога…- не сказав, правда, чья.

— А! Тогда другое дело…Но только напишите внизу в скобочках, чья это мысль и по какому поводу.

?…

На нонсенс приоритета качества оформления против качества самих работ никто не обращал внимание, поскольку это требование было закреплено в принятой геологическим отделом инструкции по приему качества полевых работ…

Такая обстановка в экспедиции порождала корпоративность среди «битых» и бьющих», другими словами – самоедство. Это позволяло руководству, по принципу «разделяй и властвуй», соблюдать статус-кво. Использовало его по разным причинам для давления на неугодных начальников. Те же, только лениво огрызались.

Само же руководство экспедиции, по отношению к полевикам- геологам, работало по принципу обсуждения их недостатков и преувеличения своих трудностей «…в условиях, когда страну обложили со всех сторон военными базам янки». Поэтому все, услышав, что НТС на ближайшем заседании будет рассматривать проекты по направлению геологоразведочных работ, оживились, поскольку в этом всегда была интрига: кому и на что дадут деньги, на производство каких работ, а кому и откажут.

У Глухова была совсем иная ситуация. Он написал проект на площадь, от которой отмахнулись все, считая ее бесперспективной по золоту. Потому уже до НТС в кулуарах полевиков судачили о том, зачем это Глухову надо? Среди них практически никто не разделял потуги Глухова найти там золото. Исключение составлял начальник геологического отдела Перов, который инициировал главному геологу идею поддержать Глухова. Тот согласился, но уверенности в том, что там можно получить объект для дальнейшего изучения у него тоже не было.

Жизнь начальника сезонной партии начинается с проекта, его проталкивания. Продолжатся выполнением геолзадания не проектными ассигнованиями, утвержденными сметой расходов, и не той численностью работников, какая предусматривалась, а теми деньгами и людьми, которые по своему усмотрению давали чиновники экспедиции, обдирая как липку вечно бедствующих полевиков. Поскольку то, что они проектировали, кидалось в разведку. Выполнив проектные работы ограниченными денежными, транспортными и людскими ресурсами, начальник партии писал отчет, и еще не сдав его в фонды, одновременно был вынужден писать новый проект. Потому начальники дневали и ночевали в экспедиции.

Чувство вороны в павлиньих перьях выступает горько и неприятно…
В.И.Вернадский