— Вот, ребята. Видите эту клизьмочку? – почти торжественно сказал Глухов.

— Тебе не хватило того, что голодом нас заморил, пришел клизьму вставлять,- хохотнул геофизик.

— Я серьезно, несчастные вы мои! – С оттенком юмора, но твердо сказал Глухов. – Эта хреновина у нас одна. Помыл, отдал другому. А клизьму делать обязательно! Увидите сколько дерьма в вашей требухе еще содержится. Каждый день по три штуки за один присест. Это чтобы не отравился организм ваш, беззащитные вы мои странники приключений, пришедшие в геологию деньги заколачивать. Голод не выкинит сам все из требухи вашей. Требухе надо помощь оказать насильственную…

Глухов не рассчитывал, что задержится на Тобанде больше месяца. Срезанные плановым отделом в проектной смете вертолето-часы не давали ему возможность сделать второй рейс. Уместился с отрядом в один. За счет продуктов. Надеялся дней за двадцать закончить работу на участке и перекинуться обратно в отряд к Бакунину. Однако дело приняло другой оборот. Неожиданно Александр вышел на молибденовый штокверк. Потерял несколько дней на его опробование. Хотел, было, уже сворачивать работы, но на границе своей площади обнаружил другой штокверк с еще более богатой минерализацией. Радость открытия захватила геолога. Дни летели незаметно. Люди были одержимы закрепить успех открытия и работали, работали. Пока однажды вечером геофизик Белов, зайдя в палатку Глухова, не показал ему список того, что осталось из продуктов.

Александр прикинул. На этих продуктах можно было продержаться еще дней пять или шесть, чтобы завершть работы по опробованию нового тела. Дал радиограмму на выброску отряда. Но испортилась погода. Впереди маячил голод.

На четвертый день голодовки, зайдя в палатку Белова, который жил с тремя рабочими, Глухов не заметил отчаяния в лицах людей. Народ «резался» в карты. Гена, из Иркутска, приехавший заработать на сезон в тайгу, даже с каким-то бахвальством объявил:

— Я как-то давно, будучи еще в школе, читал про Зиганшина, Поплавского, Крючковского и Федотова о том, как они на барже дрейфовали по океану, кажется сорок три дня. И ничего! Живые остались. А сегодня поднялся утром, уже и жрать не хочется…

— Это у тебя жирок начал выгорать,- хохотнул Белов. – На автономное питание перешел.

— А что?- похлопал себя по упитанному телу Геннадий, - мне голодать – на пользу! А вот Ленчику нашему,- кивнув в сторону другого рабочего,- придется копытить. У него уже живот к позвоночнику прилипает. Говорил ему, кашу доедать надо! Нет, все собаке выкладывал. Теперь, небось, вспоминает и слюньки текут…

— Худые легче голодовку переживают, чем упитанные,- назидательно заметил Геннадию Ленчик,- вращая ручку настройки радиоприемника. – Вот, послушайте! Обед в Кремле в честь кого-то генсек дает…

— Интересно,- что бы вы, соколики, на обед пожелали сейчас, а? – бросая карты на спальный мешок,- спросил геофизик.

— Галушки и вареники со сметаною,- мечтательно произнес Геннадий.

— Я бы щец, да картошки с мясом,- мечтательно посмотрев в потолок, произнес Ленчик.

В это время пола палатки распахнулась, и в нее втиснулся рыжий хохол из Гуково – Анатолий!

— Слушай, Василич! Ты прав. Уже три дня шманаю вовнутрь водичку, а оттуда столько дерьма выходит. Да же не представлял, что в утробе столько его копится. Во наука! Век живи и не пробздишься…

— Твою мать, весь аппетит испортил!- поморщился Геннадий.

— А что, пожрать начальник принес?- удивился Анатолий.

— Генсек приглашает в Кремль на обед! Что бы ты заказал пожрать, если тебя бы пригласили туда, Толик?- со смехом спросил Белов.

— Я? Борща, наверно, картохи с мясом, а ты?

— Я бы? Я бы бутылочку красненького, огурчик малосольнинкий со свежейнаваристой картошечкой, знаешь, такой, рассыпчатой и мяска…

— Губа не дура!- падая на свой спальник ответил Анатолий.

— Хорош, про жратву, канальи! – На связи все стонут – дожди! Вон у Сурова лабазники пошли к базе, а их отрезало. Сидят в ущелье – ни дров, ни жратвы. Мы хотя бы в тепле, а они, действительно бедуют…,- произнес Глухов.

— А что это собака с щенками на другой строне ручья оказалась? Не ты ли, Василич, командировал ее туда. Мышкует. И сама в теле и трое щенков справные,- спросил Анатолий…

— Сама ушла. Почувствовала, что кормежки у нас нет. Животное, а разумеет, что к чему и почем,- отозвался Глухов. – До собак, думаю, дело не дойдет. Должна же непогода когда-нибудь закончится?!

— Куда денется!- вторил Белов. – Не пройдет и недели…

— Ты уж хватил, Вадим Романыч,- откликнулся Геннадий, собирая карты со спальника.

— Здесь, ребятки, всякое бывает! Рядом Мус-Хая. Ее ледники погоду делают. Пока все не выльется, сюда ни один борт не направят. Потому – экономить силы! А вот это надо растянуть на неделю.- И глухов вытащил из-под штормовки два измятых пакета вермешеливого супа. – С грибами варить подольше и не меньше, чем на ведро.

— Вот это да! Откуда? – воскликнул Ленчик.

— Перетряхнул все старье, в рваном рюкзаке нашлись.

— Ура! Печь топим,- бросив карты, кинулся к печке Ленчик.

Глухов нервничал. Шел двенадцатый день голодовки. Палатки, стоявшие на высоком плато на границе небольших пятен кедрового стланика не позволяли надеяться добыть хоть что-нибудь из живности в каменном мешке, кроме редких грибов, появлявшихся в редких кустах полярной березки, да в стланнике. От грибов начали болеть животы, и Александр приказал не употреблять их в пищу. Санрейс, заказаный Суровым на Сунтар, вызволил бедовавших геологов и перебросил их набазу. К Тобанде же не пробился. Сплошная облачность. А по рации повторяли и повторяли Глухову: «Ждать!».

Александр почувствовал, как слабость исподволь заставляла больше лежать, чем двигаться. Чтобы поддержать товарищей, целыми днями находился с ними в палатке. Лишь ночевал у себя.

Джека посматривала на него с другой стороны ручья, постукивая хвостом о землю, но не торопилась возвращаться. Хозяин даже радовался находчивости собаки, сумевшей до большой воды перейти ручей и, таким образом, удержать от соблазна людей охотится на щенков и ее. Вода не падала. Дождь то прекращался, то снова моросил и моросил.

— Погода! Везде погода! Конец приключениям! - радовался Ленчик, когда Глухов на связи узнал об этой новости.

Тобандя тяжело расставалась с облачностью. Кучевые облака уже парили белыми парусами где-то высоко за вершинами гор, но кое-где, туман прижимался в ледниковых трогах и не хотел подниматься. Но к обеду и он, облегченный, взмыл и исчез в синеве неба.

Погода!

«К вам направляется маганский экипаж. Ждите! Ориентировочное время вылета с Теплого Ключа четырнадцать часов. Удачи!»- прохрипел в треске эфира Аброамыч и ушел со связи.

— Собираемся! – прокричал Глухов и направился к куче груза, готового к выброске и накрытого брезентом. Но перед глазами заплясамли какие-то искорки, голова закружилась, и он бессильно опустился рядом с палаткой.

— Начальнику плохо! – крикнул Анатолий.

— Ни-и-чего! Толя! Ничего. Я сейчас. Слабина пройдет,- простонал Глухов.

Но к нему уже подходил Белов, брал под руки и вел в палатку.

— Мы сами, Василич, подготовим груз. Передохни!

— Не надо, ребята, прилетят, погрузим. Чего надрываться…

Время не текло – капало, поминутно заставляя каждого посматривать на часы. Вот уже и шестнадцать по «Маяку» прошли позывные. И в это самое время откуда-то потянулся долгожданный звук вертолета. Все высыпали из палатки, поглядывая по сторонам. Глухов достал на всякий случай ракетницу. Белов подошел к куче давно заготовленного и подсохшего на солнце кедрового стланика, и готов был поднести спичку. Но гул неожиданно прекратиля.

— Наверно разворачивается и заходит снизу! – прокричал геофизик.

— Не похоже,- мрачно ответил Глухов.

Но вот снова послышался гул. И тут далеко в верховьях Тобанди, высоко над горами вертолет еле заметной точкой буквально промелькнул вдалеке в просветах между гор и исчез. Гул прекратился, и в долину снова возвратилась первобытная тишина.

Собака, было, засуетившись на другой стороне ручья при появлении звука вертолета, спокойно легла и начала лизать пошедшего к нему пестрого, как и она, щенака.

— Что это, Василич? Почему они улетели?- обреченно спросил Геннадий.

— Похоже, не нашел,- ответил Глухов и пошел в палатку.

На вечерней связи радист распинал Глухова за то, что он не дал сигнал экипажу. Глухов ничего не отвечал на тираду радиста, а когда тот закончил, тихо сказал:

— По такому экипажу я бы с гаубицы не успел выстрелить! Заблудились пилоты. И летали где-то в верховьях Хербака. А может в геолотделе неправильно точку показали, засранцы. Передай РД. «Надеюсь, не допустите гибели пяти человек. Мои координаты…».

— Так нельзя передавать, Василич, открытым текстом. Передам: «Надеюсь, не допустите «графы три» пяти человек! А то высекут меня за это…».

— Передавай, как хочешь,- вяло ответил Глухов. А кто-то хохотнул в трубку: «Засекретил радист, называется!…».

Александр лежал на нарах, не выключив рацию. В эфире обсуждали случившееся. Кто-то бубнил: «Блефует Глухов. У него, наверно, харчей на два сезона, а прикинулся голодающим…». «Не может быть, чтобы подножного корма не было!»- вторил другой. «Это вы на Сунтаре не были, засранцы, узнали бы, есть подножный корм или нет!»,- вклинился Суров.

Опять потекли дни ожидания. Надежду на связи давали каждый день, но вертолет не летел. То погода была, не было вертолета. То вертолет был, но экипаж ушел на форму… И так каждый день, пока погода вновь не испортилась погода и отчаяние, казалось вот-вот обрушится на людей, заставит их метаться. Но люди надеялись. Им ничего не оставалось, кроме, как ждать.

Лишь через неделю снизу долины внезапно потянул знакомый гул. Никто не выбегал и не выходил из палатки. Лишь начальник, приоткрыв полу палатки и, заметив, как низко летящий вертолет над правым водоразделом речки готов был опять скрыться где-то в ее верховьях выпалил из ракетницы вначале вверх, потом по куче с высохшим сталанником. Тот вспыхнул и в ясное безоблачное небо взметнулись желтые языки пламенени. Выстрелил еще несколько раз уже стоя у палатки. Вертолет, уйдя в верховья речки, начал разворачиваться и вот уже начал садиться на террасу.

Рабочие еле выходили из палатки, пытались сворачивать спальные мешки, но смешно падали и глупо смотрели в лицо бортмеханику и второму пилоту, пытавшемуся помочь Белову встать. Тот только смотрел на него и улыбался из-под очков как блаженный.

— Быстрее! Быстрее! Фронт идет, не успеем сесть на Северном. Там врач ждет. Быстрее! – кричал командир из кабины, не глуша винтов. За грузом потом прилетим!

Но Глухов знал, что это «потом» может обернуться «белыми мухами» и настоял, чтобы экипаж помог закинуть документацию, снаряжение и часть ящиков с первоочередными пробами и образцами.

Когда машина взмыла вверх, Глухов постучал по спине сидевшего в дверях бортмеханика, крикнул:

— Хотя бы сладенького ничего не передали нам, не долетим же?!

— Сказали вам ничего нельзя пока. Прилетим, врач скажет. Терпи, начальник!

Оставив людей на Северном, Глухов с грузом полетел в Теплый Ключ.

Там, шатающийся, он вышел из вертолета и чуть было не упал. Его подхватил Сан Саныч Сушко.

— Ну, мумия, здорово! Ты и впрямь на нее похож. Пошли, в столовку, дорогой, я супчиком тебя накормлю, закачаешься. Но у Александра, перешагнувшего порог столовой, от запахов съестного вдруг стошнило. Начались, почему-то позывы. Но Сан Саныч, усадив его за столик, вытащил из полевой сумки бутылку портвейна, выбил пробку и, плеснув в граненый стакан вина, поднес ко рту Глухова.

— Пей, Санек! От этого еще икто не умирал.

— А-а, все равно сдохнем! - пришел в себя Глухов и выпил вино.

Перед ним расплывалось лицо Сан Саныча и еще кого-то, присевшего рядом, потом все сразу опрокинулось куда-то, и он очнулся уже в УАЗике.

— Ну, как?- спросил рядом сидящий Сан Саныч. - Живой?

— Пить хочется,- прошептал пересохшими губами Глухов.

— Значт живой. Это мы мигом. Притормози, Иван!- крикнул он водителю.

На следующий день Глухов Перову показывал материалы по молибдену.