Глухов, смотрел на окончательный вариант карты и поражался тому, как положенная в систему металлогенического анализа информация вскрыла те сущности и закономерности пространственного распределения металлов, которые не могли быть выявлены никаким другим способом. О существовании таких закономерностей он интуитивно подозревал, что они должны существовать, но не думал, что так явственно неожиданно проявятся и могут быть им поняты в системе принятых им допущений и построений. Он только теперь понимал, нет, он даже не понимал, он физически ощущал, как эта новизна буквально выпячивала новую информацию, доселе скрытую под второстепенными факторами хаотического нагромождения разношерстной информации, которую добывали геологи до него. Принцип суперпозиции отношений изменяющихся концентраций металлов, через наложение одних факторов на другие, которые могли иметь значимые или незначимые корреляции, до этого анализа буквально представляли собой частокол, сквозь который новая информация могла лишь просачиваться, но полностью не проявлялась. И лишь редкому геологу удавалось заметить, что существует какая-то случайность в этом хаосе накопленной многими поколениями геологической информации, но не ее сущность, как целостное восприятие общей закономерности, на основе которой можно было твердо сказать: здесь искать!…

«Информация пробила себе дорогу из хаоса упорядоченностью мышления через восприятия структуры информации, выраженной теми отношениями свойств металлов, которые я условно принял за информативные признаки. – Размышлял Александр. – Но эту структуру создал я сам упорядоченной системой признаков и критериев, положенных в систему условных обозначений. Эти признаки буквально «за хвост» вытаскивали многомерным анализом ту информацию, которая действительно соответствовала только значащим ее параметрам… А информация, положенная в основу отношений свойств элементов, изменяющихся в зависимости от среды, в которую они попадали, порождала новую информацию!.. Словно, цепная реакция…

Просто удивительно!… Несмотря ни на какой хаос нагромождений отдельных признаков, составляющих противоречивый процесс миграции металлов в земной коре, информация о направленности этого движения сохранялась на разном уровне организации вещества… Поразительно… Значит все-таки прав профессор Щербаков. Конечно же, прав! Свойства элементов системы во всей совокупности наличествующих разновозрастных и разного состава геологических тел проявлялись в отношениях концентраций, которые были самыми информативными. Не простое множество коррелируемых или не коррелируемых связей, а простых отношений от самых примитивных геохимических систем, к новым, наиболее дифференцированным во времени и пространстве системам…Как просто все получается…».

Александр от волнения встал из-за стола. Потер ладонями уставшие глаза, лицо.

«Похоже, что это уже закон, а не закономерность… Закон сохранения информации в относительной системе преобразования данных, через механизм согласования многомерным анализом тех связей, которые определяются корреляцией их на уровне заданных параметров значимости!… Корреляции отношений свойств! Значимых, не значимых… В одних случаях эти свойства указывают на рассеяние металлов в геологических телах, в других – на концентрацию. Это же выход на эволюцию источников металлов при образовании рудных месторождений… На эволюцию самих источников металлов… Они, источники металлов, меняют во времени и пространстве свою сущность. В одних случаях они консервативны. В других случаях проявляют потрясающую подвижность в переносе металлов из одних сред в другие. Вот здесь и структурные критерии и ловушки, и барьеры, на которых внезапно теряется подвижность металлов и они концентрируются… Следовательно, - он очертил карандашом в рудный узел, выделенный когда-то Игорем Волкодавом, - здесь колоссальные условия для рассеяния, а не концентрации. Здесь нечего искать. А вот здесь золото должно быть! Здесь Игорь прав. Надо поискать. Ай, да и молодчина, Игорь! Вот это интуиция!…».

Глухов бросил карандаш на карту, резко встал и заходил между столами. В его сознании, наконец, выстроилась принципиальная история рудообразования, которая могла в одних случаях привести к концентрации, вещества, а в других приводить к рассеянию металлов. А это рассеяние влекло за собой новый процесс миграций элементов в средах, который мог реализоваться в концентрации уже при других благоприятных условиях. Показателем же концентрации или рассеяния являлись простые отношения свойств элементов, способные в определенных условиях указывать на накопление одних или рассеяние других элементов. Хаос перераспределения элементов приводил к упорядоченности их концентраций в критических условиях: фазовых состояниях, на каких-то барьерах …

«Черт! Хаос является конструктивным! Это же работают принципы синергетики в условиях открытых систем!… А это приводит к непрерывному процессу рассеяния и концентрации элементов в земной коре. Они оказывались связанными параметрами и не могли быть разорванными, как это считалось до сих пор. Нет ореолов рассеяния и концентраций! Есть проявление эффекта направленности фракционирования металлов, выражающиеся в изменении отношений подвижных к малоподвижным элементам. А это как раз рудники не видят. Они видят только следствия и отдельные разрозненные события неравновесных состояний в существующих, точнее, наличествующих физико-химических условиях…».

Александр находился как раз в той стадии эйфории открытия, в которой всякий исследователь оказывался при вскрытии каких-то фундаментальных явлений, которые были до него не поняты другими. Это было весьма странное ощущение. Волнение охватывало все существо. Подрагивали кончики пальцев. Хотелось чего-нибудь непременно выпить…, а главное непременно поделиться с кем-нибудь этим откровением.

«Не с кем! - разочарованно подумалось Глухову. – Вряд ли кого-нибудь захватит то, что захватило меня…».

Его словно рыбину выбросило волной из водной среды на сушу. И она, задыхаясь, хватала ртом воздух в агонии страха умереть вскоре, если снова не вернется в свою родную стихию. И Глухов возвращался в стихию размышлений. Но, возвратившись снова в нее, вместо эйфории уже испытывал упадок сил и бесконечное разочарование. Его открытие было никому не нужно… Ему же оно уже стало в тягость, поскольку отобрало столько энергии, что недавний подъем духовных сил сменился таким упадком, который разверзался перед ним депрессивной пропастью…

… Выйдя из депрессии, Глухов неожиданно пришел к удивительному итогу размышлений, от которых веяло какой-то безграничной любовью к человеку. Ему вдруг представилось, все то, что он делал, и делает до сих пор, является частью общего разумного деяния человеком. Эти деяния эстафетным принципом порождают новые, еще более грандиозные. И принадлежать к этим деяниям ему оказалось приятным. Он, прогуливаясь по окрестностям Алдана, размышлял свободно, раскованно. О том, как устроен мир и каково его, Глухова, место в нем. О том, почему человек творит наряду с Добром и Зло. И даже мысленно, который раз открывал для себя закон Вечности: «Все, что не делается в соответствии с законами Природы – к лучшему, а все, что делается вопреки ей – не останется…».

Депрессия сменялась новым подъемом творческой мысли.

«Порожденный разум самим человеком бессмертен,- творил молитву про себя Глухов.- Потому что разум от человека, не от Природы. Природа сотворила только биологическую сущность в нем, а разумную человек сотворил сам… Его же самоорганизованная сущность найдет способы выживания вне зависимости от того, захочет ли Природа продлить его существование или нет… Напротив, именно разум единственная надежда самой Природы предотвратить собственное вырождение… Значит, человек и есть тот, кто может претендовать на Сверхразум… Ведь только человек из всего разнообразия живого, также как и Природа, научился творить и уничтожать, сообразуясь со своими законами самоорганизации. Что будет соответствовать им (в том числе Человеку), получит развитие. Что не будет соответствовать – не останется… Господи, опять этот закон вечности!…».

Глухов не замечал, как уже очутился на вертолетной площадке. Как, сделав круг и лесом уже выходил к поселку.

«Вот дома, которые построили люди. В них одни просто живут. Другие думают, что живут. А третьи творят. Каждый по своему разумению. Кто добро, а кто зло. А есть те, кто творит новое знание. Пусть небольшое, но оно прирастает к общему, делающему человека творцом. Как хорошо ощущать, что ты можешь хоть капельку относить себя к последним…».

В Глухове уживался твердый, даже решительно знающий человек, чего он хочет в жизни. Но временами на него наваливалась сентиментальность. Когда он с умилением слушал какую-нибудь, поразившую его, мелодию, на глазах у него появлялись слезы. Будучи в Москве, и смотря какую-нибудь трогательную сцену в спектакле, плакал и стыдился своих слез, украдкой вытирая их, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь заметил их.

Вот и сейчас, подходя к поселку, озаренному заревом заходящего Солнца, он с умилением размышлял о том, что, несмотря ни на что, человечество не исчезнет с лица Земли. Не исчезнет, пока среди людей есть одержимые люди … Человек осознает свое место в Природе. Это будет замечательное время, когда люди станут любоваться друг другом, и высшую ценность они будут видеть в созидании, а не в разрушении.

И хотя Глухов знал, что две трети населения Земли еще бедны и не образованы, и это означало в целом, что человечество еще очень далеко от разумности, тем не менее, сейчас он думал о человеке с гордостью.

— Эй, мужик, ты что здесь шарашишься!- Окликнул его один из троих подвыпивших парней, неожиданно вышедших из-за стены недостроенного дома.

Глухов решил не ввязываться в разговор с ними и спокойно продолжал идти по дороге.

— Глянь! Глухой, что ли? А ну, Коляня, врежь ему, блин…, чтобы знал, как неуважительно относится к людям! – едва выговаривая слова, сказал бритый парень, ухватив Глухова за штормовку.

Александр спокойно, но с силой отстранил руку парня.

— Ты глянь, Коляня, он еще трепыхается!- отшатнулся бритоголовый парнишка.

Рослый, с длинными волосами, Коляня с размаху ударил Александра в лицо. Глухов не почувствовал боли. Ощутил только, как что-то теплое потекло над бровью, лишь сознавая, что это уже теплая кровь. Он мгновенно перехватил другую руку парня, угадывая его намерения еще нанести удар, но уже в область живота.

— Остыньте, ребята! Вам домой надо…,- начал было увещевать парней геолог, но тут же был сбит с ног другим рослым детиной. Все трое набросились на него и били, куда попало. Ему не давали подняться. Били остервенело и жестоко. Потом отошли и, когда Глухов уже поднялся, шеренгой начали отступать туда, откуда вышли – к недостроенному дому.

Двоих он не знал. А вот третий был сыном милицейского работника, закончившего недавно спортшколу и вернувшийся недавно в поселок.

«Вот тебе и человечество, о котором ты думал, Глухов! Так тебе и надо! И это дерьмо, которое измолотило тебя и так искренне только что вдохновляло? Окстись, мечтатель… Прекрасное будущее человечества это вымысел таких же идиотов, как и ты… А парни, измордовавшие только что тебя, еще первобытные из рода гоминид… А завтра ты придешь в контору и все будут задавать вопрос, мол, кто это тебя, Глухов, разделал под орех? И что ты скажешь? Что тебя уделал отпрыск служителя власти, который в своей собственной семье не может навести порядок, а не то, чтобы в поселке?… То-то же, умник… За человечество решаешь, каким оно должно быть…, а рядом… Дерьмо это всё!…».

И хотя Глухов внутренне не совсем соглашался с последним, своим же выводом, но ему было не столько больно, и обидно, что его избили почти около собственного дома, сколько мерзко оттого, что так испоганили эти трое пьяных, и не видевших еще жизни, его трогательную мечту о прекрасном в человеке.

«Вот так и надо тебе, Шура! Два сопляка перечеркнули в тебе человеческое в будущем человечестве… А может, действительно, вот так и надо всякий раз показывать всем мечтателем то место, где они находятся и то время, в котором они живут?… Черт! Как я все-таки далек от бытовухи, которой живет поселок. Нос в книги, мысли в идее, а жизнь-то ты, Шура, не знаешь…».

Дома Александр в зеркале разглядывал синяк под глазом. Трогал рану за ухом.

«Вот теперь ты, Шура, настоящий мужик. Осталось самому хлебнуть малость, и пойти размахивать кулаками по поселку. Вот бы разговору было в конторе. Надо же! Глухов пьянь, оказывается… А прикидывался эдаким паинькой. А на самом-то деле, как все!».

И Глухову вдруг показалось, что именно эти мысли возникнут у многих, поскольку они искренне бы пожелали, что именно все так и произошло бы с ним. Чтобы не выглядел белой вороной, а был просто серым, не выделяющимся из толпы.

«Вот тогда я был бы свой!»

От этой мысли ему стало жутко и хотелось непременно вымыться. Сейчас же.

В ванне он обнаружил две гематомы. Одна саднила ягодицу, а вторая расплывалась около плеча.

«Вот, теперь тебе бы надо «скорой» засвидетельствовать травмы от побоев. Улика! Одного ты знаешь. Остальных найти не представит трудностей следователю… Постой! Какой там следователь, когда хулиганом оказался сын милицейского работника? То-то, Шура! Вот тебе и еще один итог твоих «размышлений». Общество то с гнильцой! Кто не выгородит сына своего? Ты бы не стал его выгораживать… Да и нет его у тебя. А вот милиция… Скажут, где свидетели? А, свидетели-то те, кто били! А не поклеп ли ты на милицейского работника делаешь, Глухов?! То-то, Сашенька. Сиди и не рыпайся… Вся правда у тебя только в голове. А на улице другая, в поселке третья, в государстве четвертая… Везде своя правда… Стало быть, чтобы соблюсти закон, надо было орать, Сашенька. Орать благим матом, чтобы как можно больше народу видело всю это гнусное безобразие. А ты бы им еще и показывал, как они тебя разделали… Плечо, морду, задницу».

Александр неожиданно рассмеялся. Поскольку ясно представил себе того Глухова, который орал благим матом и, снимая исподнюю, показывал врачу «скорой» свою ягодицу… Потом вспомнил сегодняшнее откровение, которое было следствием его неожиданного открытия, когда удалось приоткрыть завесу источников металлов в рудных месторождениях.

«Черт! А кому нужны твои открытия, Саша? Этим парням, что избили тебя? Может быть твоим коллегам, которых ты обошел в представлениях о закономерностях формирования месторождений и которым наплевать на все, лишь бы платили им деньги за то, что они просто работают? А может тем, кто печатается в научных журналах и снисходительно смотрит на тебя, из какой-то там тьмутаракани, пытающийся о чем-то научном мычать?… Нет и им тоже не нужно. Не нужно и НИИ, которые видят и понимают только то, что знают… Хотя, может быть найдется такой же одержимый и будет толкать твою идею, забыв о своей? Скорее нет, чем да… Следовательно все, что ты делаешь – коту под хвост. Никому не нужно? Нет, врешь себе сам, Саша. Врешь! Что – никому, это точно! Но это тебе нужно. Только тебе. И ты каждый день себе должен доказывать, что ты не идиот, не дурак. Что человек! И что-то еще можешь… Если в тебе есть то нечто, что отличает еще тебя от тех, кто избивает тебя ни за что, ни про что, кто ухмыляется твоим заумным идеям на техсовете.

Утром Глухов непринужденно рассказывал сослуживцам, как стукнулся головой о шкаф, когда мыл полы. Все сочувствовали. Понимали его холостяцкую жизнь. Но когда он неожиданно в магазине столкнулся со спортсменом, избивавшим его, а теперь опустившим глаза, Глухову так захотелось поговорить с ним один на один… Но Коляня неожиданно поднял глаза на Глухова и произнес:

— Спасибо тебе, Василич …

— За то, что ты мне морду набил?

— Не-ет… За то, что вы не пожаловались… Век не забуду… Простите, если сможете…

Александр посмотрел вслед уходящему парню, и что-то невообразимо теплое возникло уже в его сознании. Ему снова виделся мир, который был не таким уж плохим и несчастным. А мысли, которые возникали у него в тиши кабинета, все-таки, может статься, пригодятся кому-то, если вот так, как этот парень, люди смогут раскаиваться за свершенные ими проступки. Потому, как ему только что показалось: прощать значительно легче, чем просить прощение…

«Как ничтожество случая делает ничтожным представление об окружающем мире!» - подумалось Глухову, и он вышел из магазина, так и не купив ничего. Потому что думал уже о совсем другом, не хлебе насущном.