Сентябрь 1991 года. Из документов Совбеза СССР.

…В стране не хватает всего. Из 1100 продуктов в реестре контроля Правительства за потреблением, только 20 находится в свободной продаже. В очередях люди дерутся за мясом и водкой. Занимая очередь с вечера, они, чтобы не пропустить впереди себя других, пишут свои номера на ладонях. Страна не может обеспечить себя зерном. В Москве за всем ширпотребом стоят безумные очереди. В магазинах пусто. Такого Москва не знала никогда. Сахар, масло – даются только москвичам. Начались походы народа в Москву из периферии, чтобы достать дефицит.

Нефть – один из немногих экспортных товаров за рубеж, за счет продажи которой поступает валюта в бюджет страны и на неё производятся закупки продуктов и товаров ширпотреба, упала в цене. В результате за баррель страна получает всего 8-11 долларов. Низкое падение цен связано с резким увеличением добычи нефти и ее продажи на мировом рынке со стороны Саудовской Аравии. Платить стало нечем.

Многие из высших чиновников вывозят своих отпрысков учиться на Запад. Переводят туда деньги и готовы сами бежать из страны…

В народе обвиняют Москву, что она не помогает регионам. Регионы говорят о том, что Москва грабит периферию. Назревает серьезная ситуация в стране, которая может спровоцировать массовое недовольство населения.

Секретарь парткома Боравлев пил редко и то по случаю. Когда отказываться было нельзя или когда вершило застолье партийное начальство. Тогда не пить – означало не только противление, но и могло расцениваться, как протест. Противиться партбоссам было не принято. Но сегодня у Боравлева что-то перевернулось внутри. Желание выпить что-нибудь, снять нервное напряжение, заставило его открыть сейф и извлечь оттуда початую бутылку коньяка, которую даже не помнил, по какому случаю и когда открывал. Но одному пить не хотелось.

Друзей у Боравлева не было. Поэтому он позвонил украинскому земляку начальнику отряда Скупых. Тот иногда бывал у него дома с женой по праздникам. Дружили жены, не мужья. Но, как часто бывает, в таких случаях, мужья следовали за женами.

— Садись, хохол, пить будем! – обратился к вошедшему Боравлев.

— По какому случаю?- удивился Скупых. Его широкое лицо со свисающими усами на самый подбородок расплылось в улыбке и напоминало то ли казачка, то ли запорожца.

— Тебе все случай подавай! Нет случая. Обстоятельства! Слыхал, небось, что Ельцин сказал журналистам?..

— Телек не смотрю и политикой не интересуюсь…,- начал было Юрчик.

— Ну и дурак! Вчера политика – сегодня хлеб. Пей!

— За что?

— А хрен его знает, за что… Может за упокой…

— Эка, куда тебя занесло! За какой такой упокой? – удивился Юрчик.

— Партию хоронить скоро будут…

Партсекретарь громко выдохнул и выпил напиток из чайной чашки.

Юрчик хотел было сказать, мол, туда ей и дорога, поскольку не только понял, на что намекнул Боравлев, но и знал о последнем высказывании Ельцина по прекращению деятельности партии. Просто всегда прикидывался, что высокая политика его не интересует. Так, на всякий случай. Прикидывался простачком.

— Чую скоро распустят компартию,- запихнув в рот карамельку, начал Боравлев. – Я потеряю не только работу – все, с чем связывал партийную карьеру. Обратно идти начальником сезонной партии?- Вздохнул он. – Вниз, кажется, у партийных работников двигаться не принято. Вверх? – Некуда! Мы, партийные, из демократической обоймы выпали. Теперь мы никто. Так-то вот, Юрчик.

Юрчик, также одним глотком, выпил напиток и утер ладонью усы, выпалив, словно выдохнув.

— А может все образуется?

— Нет! Партия выдохлась, Юрчик. И хрен бы с ней, вот теперь как нам быть, партийцам? Мы же ни хрена ничего не можем, кроме того, чтобы писать протоколы и принимать резолюции. Я за пять лет секретарства забыл, какой стороной горный компас по падению пласта направлять при замере элементов залеганий. Зато учил всех как работать, какие обязательства и встречные планы брать. Правда, всем это было также до фени, но ведь все скрипели перьями, принимали, прели на собраниях, голосовали… Никто не противился, хотя всем было противно…

— Иди в замы к начальнику экспедиции. В зарплате не потеряешь. А место обнажилось. Вакансия, одним словом, Дима, - напомнил ему Юрчик.

— Замом пахать надо, Юрчик. А при нашем начальнике экспедиции он все на зама валит, а сам разъезжает то в Якутск, то в Москву. На хрен мне такая обуза! У меня свой план есть.

— Какой?- застыл в ожидании Юрчик.

— Пока тебе рано знать. Давай лучше выпьем еще по одной.

Выпили.

— Вот когда все устаканится, и моя идея пробьет дорогу, я тебе, Юрчик, не только скажу, но и человеком тебя сделаю. Деньги будешь грести лопатой. Только вот не ошибиться мне бы в тебе…

Боравлев пытливо посмотрел на Юрчика.

— Я туда, куда ты! – с готовностью ответил Скупых и встал.

— Садись! Не время еще честь отдавать …

Кремль. Сентябрь 1991.

Горбачев секретарю:

- Срочно подготовьте послание Дж. Мейджеру такого содержания: «В связи с трудным экономическим положением, прошу в любой приемлемой для Вас форме оказать нам помощь в размере 1,5 миллиардов долларов для закупки у Вас продовольствия и товаров широкого народного потребления».

Запад промолчал, оставив Горбачева наедине со своими проблемами, но всячески поощрял его призывы к демократии. И он продолжал призывать…