Глухов проснулся оттого, что явно ощутил тот, волнующий сознание запах поля, который неожиданно возникал часто у него самим собой, когда ностальгия уже давала о себе знать. Его свежесть и какая-то очарованность напрочь отбросила сон. Он лежал с закрытыми глазами и видел перед собой то долину реки с ее обрывистыми берегами, то слабую дымку костра у прижавшейся к этому обрыву палатки, то видел себя, стоящим на фирне наледи в окружении притопленных листвяшек, выдавливающих из тесных почек салатную зелень иголочек…
Щелкнул выключателем настольной лампы, встал и побрел в коридор. Там, на вешалке под рюкзаком висела его штормовка. Он подошел к ней и взял в руки. Странно! Но штормовка с рюкзаком издавали тот же запах. Запах поля.
«Оказывается, есть память запаха!»- подумал Александр.
Умывшись, поставил чайник. Подсел к столу и начал рассматривать план, составленный им к проекту на площадь, где когда-то им была выявлена олово-сульфидная минерализация с высокими содержаниями серебра.
«Так! Вот здесь Гаев с Крутовым должен пробить канавы. А вот сюда надо забросить Ромкин отряд для оценки этого рудного поля. Сам же буду делать карту и, если будет время, выйду за планшет, вот сюда… Надо же, черт побери, понять, почему здесь появились алабандиновые руды. Если только кроме одной жилы есть еще тела, то нужно будет заниматься марганцем. В России он сейчас в дефиците».
Засипел чайник. Александр заварил кофе и, отхлебывая ароматную жидкость, блаженствовал. Ему нравилось это состояние размышления в своей комнате вдали от суетности, которая всегда была в его кабинете на работе.
Противников проекта было много. Алпатов, уже занимавший должность главного геолога, высказал сомнение по поводу выбора Глуховым площади и рекомендовал ему заняться изучением флангов известного золоторудного месторождения. Это было мало и не интересно Глухову. Выросший на региональных работах и поисках, он стремился искать и в этом находил какой-то особый шарм. Именно находить. Новое. Там, где никто, никогда и ничего не находил, хотя и прошел, составил карту.
В конце концов, Алпатов махнул на него рукой. Мол, если проект закроют, тебе работу искать…
«Не закроют… Мы дадим хорошее обоснование,- отвечал самому себе Глухов».
Проект и смету утвердили с оговорками. Если не будет получено новых данных о перспективах на комплексное изучение объекта в течение одного полевого сезона, то проект закроют.
Глухов стал жить полем и надеялся доказать, что помимо известных проявлений в изучаемом рудном поле есть новые. В душе же он лелеял надежду на расширение перспектив не только на олово и серебро, но и марганец.
И снова, в который раз наступила предполевая подготовка. Старая советская система снабжения рухнула. А новая основывалась только на возможности закупать за наличные. В условиях плохого бюджетного финансирования их просто в экспедиции не было. Руководители предприятий искали выход сами. Учились торговать. Начали этим заниматься и снабженцы экспедиции. Чтобы хоть каким-то образом снабжать геологов и их семьи продовольствием в условиях неплатежеспособности экспедиции, в собственном магазине решили давать продукты под зарплату.
Экспедиция геологов наказывала дважды. Первый раз, потому что не платила, или платила с большой задержкой зарплату, а второй раз продажей товаров со своего оптового склада под зарплату и по розничной цене. Разница между розничной и оптовой ценой шла в доход экспедиции… Геологи вынуждены были брать продукты в своем магазине, т.к. никто больше в долг не давал…
Геологи ругались, морщились, но брали. При этом с них пунктуально удерживали налоги с зарплаты, которой они не получали, вычитали долю профвзносов, а профсоюз, в лице его председателя Шустрова, смотрел только в одну сторону – руководства экспедиции. И его заметили…
Не хватало палаток, спальных мешков. Рюкзаки, с которыми геологи раньше могли работать по два, а то и три сезона, теперь не выдерживали один. Спецодежда на синтетике выглядела красиво, но чаще всего была не пригодна для работы. Рынок формировал предложение и чихал на спрос, пока «шоковая терапия» в стране диктовала свои условия неплатежей.
Глухову удалось собрать тот минимум снаряжения и продуктов, который позволял ему начать полевые работы
Старший геолог Гаев с геологами выехали раньше. Глухов добирался вездеходом на свой участок в кузове поверх груза. Здесь можно было дышать свежим воздухом и любоваться гольцами, которые быстро освобождались от снега. Правда, высоко в горах только-только начинали выступать из-под снега черные скалы и гребни водоразделов.
В кабине с водителем сидела начальник отряда Галя Караваева. У нее была странная тяга любить не геологов, а бичей, которых находила сама, отмывала и любила. Но они с ней не выдерживали долго жить. То ли она матриархата хотела, то ли всячески напоминала бичам, кто они такие. А потому те все равно убегали. Кажется, ее преследовал рок оставаться одной.
Тяга симпатичной, притом образованной женщины к бичам – феномен, который никто не мог объяснить. Скорее ее поведение было протестом к обществу и себе подобным – геологам, не успевшим вовремя заметить в ней привлекательности. С бичами же ей было легко утверждать свое самолюбие и удовлетворять страсть, чем ждать, пока кто-то из геологов заметит, что она все-таки женщина. Боязнь остаться одной, заставила ее искать падших. Это была слишком большая цена за не умение ждать своего часа. Поэтому геологи сторонились ее.
Зато она умела старательно работать. Была пунктуальна в документации и опробовании. Потому Глухов и взял ее, когда Перегудов закончил свой проект и сел за отчет. Александру было наплевать, что говорили об этой женщине, а на ее похоть смотрел, как на естественный порыв одинокой женщины брать хоть что-то от полевой жизни, которая женщин старила и при том очень быстро.
На базе царил тот весновочный дух, который всегда геологам приносил удовлетворение. Во-первых, потому что не надо было еще думать, как выполнять проектные объемы, и, во-вторых, впереди был еще целый полевой сезон.
Ставили каркасы под палатки, ладили печь для выпечки хлеба, рубили баню. Заядлые охотники и рыбаки по утрам или вечерам шныряли по округе, что-то добыть под тот скудный рацион, который они получили в банках, мешках и ящиках.
Александр любил это время, а поскольку был завзятым рыбаком, ладил удочки. Когда уже баня была готова принять соскучившихся по жару за зиму истосковавшихся по ней геологов и рабочих, на следующий день убежал на рыбалку. Когда ехали вездеходом, заметил протоку, выбегающую из-под наледи, и поспешил туда. Это было время, когда рыба еще не покинула зимовальные ямы. Ждала первой большой воды.
У самой наледи протока была мелкой, а камни скользкими. Но когда он пошевелил один из них, течением вымыло нескольких рачков, которые почему-то здесь называли то ручейником, то просто сикарашками. Ему было все равно как. Главное, что на этих тварей хорошо ловился хариус.
Намыв баночку из-под сгущенного молока рачков, Глухов пошел к тому месту, где протока исчезала в новой наледи. Осторожно ступил на нее, снял рюкзак и начал осторожно постукивать по краю наледи. Места гулкого отзвука пометил сколами льда. Таким образом, нащупал створ. Прошелся по нему к тому месту, где должна быть яма. Лед в створе оказался не толстым и Александр сделал первую, потом вторую, третью лунку. Тишина. Ни одной поклевки. Проверил еще раз. Ничего.
«Должен быть хариус, должен быть! Где-то стоит. Но кормиться все равно пойдет по створу. Подожду, никуда не денется. Будет брать!»- Уговаривал себя рыбак и направился к берегу. Наломал сучьев, подтащил сухие бревна и зажег костер. Вода в котелке закипела быстро. Заправил горсточкой чаем и накрыл рукавицей.
Солнечное безоблачное утро, с легким заморозком, едва пристудив маленьким ледком лужицы, благоухало спокойствием. Белые крылья Сунтарского хребта обнимали горизонт и, представлялось, что ледники – как символ вечности, вот-вот вспорхнут, оторвутся от своих лож и полетят в голубом пространстве неба.
«Здорово, все-таки! Как вот так можно расстаться с этой красотой, с желанной работой и не видеть этой вечности…,- думал Александр.- Да нет, нельзя с эти расстаться. Невозможно».
Открыл котелок, осторожно налил в потемневшую от неисчислимых чаевок кружку напиток, наслаждался первой в этом сезоне чаевкой, вкушая запах весны.
Закончив чаепитие, вернулся к лункам. Ничего. Ни поклевки.
«Не придется сегодня все-таки отведать ухи»,- пока только мысленно сдался рыбак. Но неожиданно тупой удар чуть не вырвал из рук маленькое зимнее удилище.
«Поклевка!»
Вываживал осторожно, не торопясь. Чтобы не обрезать лесу о край льда.
«Вот это да! Ленок,- обрадовался Глухов.- Вот почему нет хариуса. Гуляет ленок. Беспокоит его. Пока не нагуляется, не уйдет в яму, хариус брать не будет».
Крупный ленок лежал на льду, и вяло колотил по нему хвостом.
Александр попробовал еще. Рыба не брала наживку. Вместо мормышки нацепил блесну. Пошло лучше. Уже три ленка лежали на поверхности наледи. Но дальнейшее блеснение не принесло новой удачи. И только опять сменив блесну на мормышку с сикарашкой, сразу начался хариусовый клев, да такой, что рыбак едва успевал снимать с крючка крупных экземпляров. Он так увлекся, что не заметил, как солнце уже катилось к полудню. И когда посмотрел на свой улов, прекратил рыбачить. Кучки черного хариуса с синеватым опахалом плавников лежали около лунок. Собрал в полиэтиленовый мешок и еле втиснул в рюкзак.
«Вот теперь неси, рыбачёк, раз поймал! Ловить хорошо, а тащить будет не очень… Как бы лямки не порвать рюкзачку-старичку».
Глухов шел с остановками. Местами река полностью освободилась ото льда. Но воды еще было мало.
«Можно ловить еще… Не покинула рыба зимовальную яму».
На базе народ занимался, кто чем. Тарахтела «Дружба», горняки делали навес над длинным столом кухни. Топилась печь.
«Молодец, Акимыч! Сегодня хлебушек свежий испробуем!».
— Эй, народ! Встречайте начальника!- крикнула Караваева, помешивая что-то в ведре на большой печке-полубочке.
— Действительно, груженый! - Сказал Гаев, выглянув из палатки.
— Скорее Глухов камней наберет, чем рыбки притащит. Помню, на рыбалку пойдет летом. Нет его и нет. А к вечеру еле тащится с тяжеленным рюкзаком. Ну, думаем, жареха будет. А когда посмотрели – прослезились. Камни принес,- бурчал Акимыч.
Гаев поспешил к начальнику, перехватил рюкзак. А когда подошел к столу и открыл клапан рюкзака, Галя вскрикнула!
— А ты говорил, Акимыч! Здесь не только жарево, здесь солененького завтра попробуем.
— Ишь ты! Её уже на солененькое потянуло!
Караваева взяла половник и двинулась на Акимыча, понимая, на что тот намекал.
— Я что? Перед тобой исповедовалась, а?
— Да я…, да я шутю!- отступал Акимыч.
— Смотри! Шуточки для своей старушки прибереги.
Акимыч попятился, забыл про поленицу дров и завалися на неё. Народ беззлобно хохотал.
Весна быстро закончилась летом. И не успела прокуковать кукушка, как начальник погнал всех на работу. Горняки покинули базу и уехали на участки горных работ, геологи ушли в первый заход.
В средине сезона, выполнив свои маршрутные исследования, Глухов перевалил через гору и решил посмотреть, что делалось на горных участках. И хотя работы еще было много, понял, что геологическое задание проекта выполняется. Но когда зашел к начальнику отряда Караваевой в палатку, поразился увиденному.
Её четырехместная палатка была поставлена в низине. Под ногами встречавшей его хозяйки хлюпала пепельно-серая жижа раскисшего ягеля. Покосившаяся печь, установленная на неровной поверхности камня, заходила ходуном, когда Глухов прикрывал полог палатки. Труба от печки еле держалась на разделке и готова была вот-вот свалиться. На грубо сколоченных нарах все было разбросано: продукты, одежда, посуда. По спальному мешку дифилировал жирный черный кот. Здесь же были разбросаны геологические планы, калька, журналы, полевые книжки.
— Галя? Что это у тебя тут такое? Склад что ли? – поздоровался Глухов.
— И то, и другое, и третье,- ответила она обезоруживающей улыбкой с ямочками у губ.
— А что, горняки не помогли тебе подняться на террасу? И сухо и вид достойный живописца?
— А ну их! Витек увез на вездеходе людей на лабаз, а этих, горняков, разве допросишься?
— Ты же начальник отряда, Галя! Организуй, прикажи, наконец.
— Их пока организуешь,- махнула Галя.
Глухов вышел из платки, и начал ее закреплять. Переставил печь. На пол уложил отесанные жерди. Получилось что-то вроде полов.
Пока начальник суетился с палаткой, Галя приготовила обед. Когда вместе ужинали, появились горняки. Глухов устроил им маленький разнос. А Егор Колыванов бросил:
— Нам за это наряды не закрывают! А уж кто к ней в палатку ходит по ночам, пусть и печь устанавливает!
На Караваеву это не произвело никакого впечатления. Она как пила, так и пила чай…
Уходя, Глухов прежде, чем попрощаться, бросил.
— Галя, женщины в геологии, а тем более в поле – это образ, на который молятся и берегут, потому, как их мало. Но для этого не достаточно быть женщиной, надо еще понимать, чего ты стоишь? Оглянись, ведь на тебя молодые геологи пялятся, а ты…
— Они слишком долго ухаживают, Александр Васильевич! – как отрезала Караваева.
Александр пожал плечами, повернулся и пошел по тропе. Неожиданно оглянулся и увидел, как Галя плакала, приткнувшись к дереву.
«Значит, не все потеряно»,- подумал Глухов. И вспомнились ему чьи-то слова: «Жить – это великое чудо, а жизнь есть великая тайна» …
Шел к своему лагерю и невольно задумался.
«Половая страсть порождает преступление вначале в сознании, а потом в действиях людей по отношению к другим, затем и к себе. Страсть порождает преступление, если она животная… Это – разрушающая сознание и дух страсть. А вот если она духовная – побуждает творение. Это созидающая страсть».
Лето на севере короткое. Не успеешь лоб от испарины вытереть, как уже конец августа с сентябрем осень заканчивают. А по утрам уже и ледком лужицы схватывает. И Александр заторопился. Вездеходом пошел вкруговую Сунтара, забросился на Хонгор. Вездеход отправил назад. А сам, пока стояла погода, решил недельку помаршрутить за площадью листа. Решив основную задачу проекта, получив факты будущему обоснованию продолжения работ, потому как были вскрыты новые рудные тела и расширили перспективы старой площади, он нацелился на юг, реализовать свои задумки по расширению перспектив площади на марганец.
