Александр собрался быстро. Застегнул палатку. Закинул за спину с вечера приготовленный рюкзак. Окинул взглядом широко раскрывающуюся долину c высоты террасы. В озерной глади отражались горы, озаренные встающим из-за горизонта солнцем.

Снизу долины далеко-далеко, за перевалом Агаякана, поднималась кучевая облачность, похожая на поднимающихся к небу белых барашков, стремящихся к своим высокогорным пастбищам где-то на границе неба и гор. Остальная же часть безукоризненно чистого неба над головой звала в маршрут. Туда, в горы…

Вот уже закончился чахлый подлесок. Горы, кажется, опрокидывали еще ночь к своим подножиям, отчего выглядели сумрачными, погруженными в какие-то темно-синие, почти черные тона. И лишь голый террасоувал с беспорядочно разбросанными валунами, по которому поднимался Александр, ярился какими-то фантастическими красками. Болотный цвет преобладал. Но на его фоне низкорослая полярная березка то здесь, то там румянилась изяществом палитры, перебирая невообразимые оттенки, которых было неисчислимое множество, каких даже и придумать-то в обыденной жизни было просто невозможно.

«Вот бы Оленька посмотрела на это сумасшествие красок… Такого не увидишь в Москве ни на каких выставках, ни у одного мастера. Но ничего, вот пройду последний маршрут, и тогда… дам телеграмму, чтобы Оленька бросала все и летела ко мне…».

Мысленно Александр рисовал себе встречу с любимой женщиной. Улыбался своим мыслям и не заметил, как, перевалив террасоувал, поднимался уже вверх по ручью.

Легкость, с которой геолог возвращался к оставленной вчера жиле, превратила ходьбу, похожую на рывок. Дышалось легко. Ноги не чувствовали тяжести болотников. Они свыклись с ними. И все-таки быстрый темп ходьбы утомил. Геолог присел отдохнуть. Снял шляпу и бросил ее на галечник. Вытянул ноги. Минуту-две полежал и, поднявшись, вновь зашагал по ручью, где в его отвершках накануне им была опробована жила массивных марганцевых руд, за которой просматривались на склонах развалы подобных руд. И когда уже почти прошел весь ручей, вспомнил, что оставил в долине шляпу.

«На обратном пути заберу старушку. Этот раритет жалко бросать. Повешу у себя в прихожей, и будет она мне напоминать, что еще не все. Что ждут еще меня маршруты. Этот не последний еще …».

В истоках ручья скалы сменилось крутой осыпью. По ней продвигаться к жиле стало труднее. То и дело приходилось петлять серпантином.

Поднявшись к жиле, Александр вытер лоб тыльной стороной ладони. Открывшаяся панорама гольцов, сверху уже кое-где присыпанные снегом, словно паруса в безветрии, чего-то ждали. Глухов окинул их взором, как давнишних знакомых. За ними, откуда-то с юга стеной вставала облачность.

«Как бы погода не испортилась… Тепло что-то для осени. Как бы в дождь не пришлось возвращаться. Да где наша не пропадала!…»,- подумалось Глухову, и перевел взгляд вниз по слону.

Осыпь мелкой щебенкой манила назад, скользнуть по ней и… вмиг оказаться внизу, оставив все на следующий сезон. Да не хотелось. Уж больно мощная жила вскрывалась почти на самом гребне. И как только ее пропустили предшественники…

Глухов любил по окончании наблюдений в маршруте бросать свое тело вниз по склону на упругие ноги, отталкиваться и, виражируя, словно на горных лыжах, мчаться по щебенке вниз. Если на подъем крутых склонов иногда приходилось тратить до часа, а то и больше, то, бесстрашно бросаясь по мелкощебенчатой осыпи вниз, достаточно было всего нескольких минут, чтобы уже оказаться в днище распадка или ручья.

Геолог улыбнулся мыслям, когда вспомнил, как, однажды, вот также сбежав вниз по крутой осыпи, он около часа ждал незадачливого студента-практиканта, первый раз попавшего в маршрут. Как тот балансировал на осыпи, тои дело, приседая, а то и падая, то на бок, то на пятую точку. Когда же тот, в конце концов, оказался рядом, дрожащим голосом выговорил: «Ну, а вы, впрямь, как заяц петляли! Страшно смотреть было. А я думал у таких, как вы, уже песок…сыплется. А вы – нате! Показали класс… Рассказать кому – не поверят…».

Выше опробованной им вчера жилы новая алабандиновая жила также , как и первая, выглядела впечатляюще и красовалась скалами с индигово-синей побежалостью на фоне рыжей щебенки. Фрагментами коренных выходов она манила дальше, за водораздел. Он перевалил его, а там уже открывалась панорама Хабаровского края. Было видно, как зона разлома, контролирующая выходы руд, которые удалось нанести на карту геологу, уходила уже к Юдоме.

«Ничего себе! Вот это структура. Что же за тем перевалом?», спрашивал себя Александр, а сознание уже приняло решение следовать туда, за перевал.

Отобрав пробы из новой жилы, сделав заметки в полевой книжке, Глухов оглянулся назад, словно сомневаясь в правильности принятого уже им решения, но не стал менять его и скользнул вниз по осыпи. Опомнился, когда перед ним открылась панорама бассейна Юдомы. Там, в трех километрах, по левому борту распадка зона разлома выглядела фантастическим набором то зеленых с голубоватым оттенком, то желтых с красноватым отливом осыпей, среди которых виднелись какие-то синюжные развалы, похожие на только что опробованные руды.

«Посмотрю и назад. Может, руда и туда тянется. Тогда быть здесь месторождению марганцевых руд. Быть! А куда оно денется. Вперед!».

Дальний горизонт менявшейся непогоды был закрыт гольцами и геолог не мог видеть приближающейся непогоды. Потому он поспешил к намеченной цели. Александр наслаждался прекрасным солнечным днем, похожим, скорее, на короткое северное «бабье лето», чем на осень. Блаженствуя от великолепия разноцветных гольцов, геолог мурлыкал под нос какую-то песню. Почему-то в сознании вставал опять образ его Оленьки, которая совсем скоро прилетит в поселок и у них начнется новая жизнь, от которой у него захватывало дух, потому не шел, почти бежал, но уже по Хабаровскому краю… Бежать вниз всегда приятно, если склон не крутой, а его увалы усыпаны щебенкой. Не замечаешь, сколько пробежал.

Когда Глухов пересек два врезанных распадка и еле выкарабкался к осыпи и фрагментам коренных выходов, которые заметил с водораздела, понял, что здесь геологическая ситуация близка к той, что там, в Якутии, за административной границей, которой не подчинялась никакая геология. Она подчинялась только своим, естественным законам. Следилась…

Александр не обнаружил руд, но главное было сделано. Структура прослеживалась знакомым вещественным составом, который не узнается по аэрофотоснимкам, а потому нужно исследовать в натуре. Рудные тела в этой структуре найти было уже уделом других поисковиков, хабаровских, которые придут за ним.

«Вот мы «свинью» им и подсунули… На карте предшественников здесь была отображена обычная геологическая ситуация, не вызывающая ни у кого никаких вопросов. Теперь вопросы появились… Теперь надо искать…».

— Эге-гей! – крикнул Глухов скалам, выступающим из осыпи.

Неожиданно от скал отделились фигуры двух баранов и понеслись вдоль склона. Покатились камни и щебень. Глухов смеялся. Ему было радостно оттого, что заканчивался полевой сезон открытием. Что скоро вернется в поселок и обнимет любимую женщину. Что есть еще уголки, где нетронутая природа благоухает своей дикостью и откровенностью сумасшествия красок, и…

Неожиданно улыбка сошла с лица геолога. Обернувшись, он увидел иссиня черную тучу, грозно и ощутимо быстро выступающую из-за гребня перевала, откуда полдня назад еще ничего опасного не предвещало.

Бросив полевую сумку в рюкзак, оставив надежду в ручье напиться чая, Александр направился назад к перевалу. Но, миновав один распадок, он понял, что надо искать укрытие. Стеной надвигался ливень. Идти к перевалу было бессмысленно. Оставалась одна надежда спрятаться где-нибудь в скалах или в расселине. И он снова побежал вниз.

Не успел. Стена дождя настигла его тогда, когда он не успел даже вытащить полиэтилен, чтобы укрыться. Штормовой ветер хлестал дождем и буквально вырывал из рук полиэтилен. Мгновения спустя, Глухов почувствовал, как струйки воды, уже холодили под штормовкой тело. Быстро коченели руки. Чтобы не застудить ноги, он натянул ботфорты на колени и буквально упал под тщедушный единственный куст кедрового стланика, стараясь придавить полиэтилен своим телом, собраться в комок и хоть как-то согреться.

А дождь хлестал с такой силой, что Александр почувствовал, как уже под ним пробиваются холодные и липкие от глины струи. Он встал и бросился вниз, где в трех сотнях метров начинался сплошной стланик с подлеском. Бежал, но не согрелся. Напротив, ему теперь казалось, что он остывал весь. Не чувствовал ни рук, ни ног. А самого колотила мелкая дрожь. Но он бежал и бежал вниз. И виделось, как камни и щебни впереди него в промоине быстро набиралась бурой жижей из глины. Глухов метнулся в сторону к едва заметной террасе, в которой виднелась расселина. Над ней свисал кустарник ольшаника. Это было единственной место, где можно было укрыться от шквального ветра и ливня.

Прижавшись к скале, где мох уже был пропитан влагой настолько, что превратился в кашу, геолог решил переждать самое страшное. Накрыл своим телом рюкзак, где возможно еще был сухим свитер, документация в планшете, и замер в надежде переждать непогоду. Такое с ним бывало не раз.

Неожиданно ветер стих. Ливень превратился в мелкий дождь. И тут Глухов сообразил. Все что произошло до этого – не самое страшное. Облачность спустилась и поглотила все вокруг. Резко похолодало. Послышался шелест. Вместо мелкого дождя его секли тонкие струи голого льда. Через несколько минут его штормовка превратилась в панцирь, трещавший от любого движения. Странно, но ему показалось, что он стал согреваться. Тело еще было способно отдавать тепло, а лед задерживал его под штормовкой и защищал от нестерпимого ветра. Но это было каким-то нелепым ощущением, поскольку руки не слушались и не могли открыть застежки клапана рюкзака и потянуть тугой промерзший узел веревки. Наконец он поддался. Александр нащупал полусухой свитер и теперь нужно было снять штормовку и переодеться. Это далось с большим трудом. Холод подступал. Надо было спускаться вниз. Искать сухостой, строгать ножом «петушки» и разжигать костер. В нем было только спасение.

Глухов ступил на камни и тут же упал. Камни были покрыты тонким слоем льда. Он снова встал и теперь более осторожно начал спускаться вниз к воде. Ручей гудел еще грязным потоком. Пришлось буквально выползать на склон и опять падать, вставать и идти.

Дойдя до развилка, ему, наконец, повезло. На террасе несколько лесин сухостоя прошивали туман. Свалив руками одно дерево, достал нож, но ничего не смог сделать. Руки не слушались от холода…

* * *

На связи стоял гвалт. Еле пробивающийся голос индигирца кричал в эфир: «Ящик тампаксов пусть захватит, понял? Ящик тампаксов, а то без них маршруты не доходим!»…

— А что это он, начет тампаксов? Что у них женский батальон, что ли? – вклинился какой-то голос в эфире.

— Да нет! – Ответил ждавший своей связи геолог. – Это он про чай говорит. Про чай в пакетиках, ну знаешь, который на веревочках!…

— Дались тебе тампаксы, чертыхнулся Гаев. - И сам закричал в эфир:

— Двенадцатый, ответь десятому!

— На приеме двенадцатый.

— Рома, Глухов выходил на связь?

— Не слышал. Кажется нет… А что ты засуетился?

— Вечером не выходил на связь. Кабы чего…

— Не паникуй! Глухов есть Глухов. Сколько знаю, шарашится по горам и тайге один. Бывало, неделю не докричишься. Объявится, не волнуйся. Правда, вода прет… А, как у тебя?

— Черная…Баню подтапливает…

— Ладно! Вечером послежу. Бывай!

Утром уже все звали Глухова. Но его рация молчала. Так прошел еще день.

На следующее утро Гаев с техником Крутовым и рабочим решили подойти водоразделом к стоянке Глухова. Но как только поднялись к перевалу, вернулись обратно. Перевал был забит снегом. А новые снежные заряды, спускавшиеся все ниже и ниже к долине, закрывали гольцы и заставили вернуться людей на базу.

Снег шел три дня. На четвертый день небо прояснилось и геологи поняли, что кончилась осень, а с ней и сезон. Потому, как горы до самых долин уже сверкали такой белизной снега, что с непривычки слепнули и слезились глаза.

Люди, наконец, едва пробившиеся с вездеходом к стоянке Глухова, подтвердили самые худшие опасения. Он не возвращался к стоянке из последнего маршрута. Палатка была застегнута. Спальник и личные вещи были не тронуты. В геологическом дневнике последняя запись была датирована за день до выхода Глухова в последний маршрут. Ружье не взял с собой. Да и редко он таскал его в маршруты. Считал лишним грузом. Тем более, когда ходил один.

Поиски по заснеженным гольцам ничего не дали. Единственное, что удалось найти, так это шляпу пропавшего геолога. Нашли ее в трех километрах ниже по течению ручья, в истоках которого должен был маршрутить Глухов. Это было плохим знаком, поскольку возникала мысль о том, что геолога мог сбить селевый поток. Уж слишком была сильно перепахана долина ручья водой вперемешку с грязью.

Еще неделю люди, во главе с Найденовым, прилетевшим вертолетом, пытались вновь и вновь пробиться маршрутом Глухова. Не смогли. Глубокий снег не оставлял никаких шансов…

Ситуация поисковикам подсказывала. Неожиданно налетевший шквал непогоды и ливень могли стать причиной гибели Глухова. Это мог быть и сель и большая вода в ручье, которую мог переходить геолог, но был сбит с ног… Все могло быть… Мог просто замерзнуть где-нибудь в скалах. Пойди, найди теперь его под снегом. Ниже по течению реки, куда впадал ручей, поисковая группа тоже ничего не нашла. Никто даже и предположить не мог, что Глухов мог изменить цель маршрута и перевалить в Хабаровский край.

Начальник поисковой группы Найденов докладывал начальнику экспедиции о результатах поисков. В заключении сказал:

— Не верю, что Глухов мог погибнуть. Просто не верю… Но мы ничего не смогли найти. Пропал, как сквозь землю провалился…

* * *

В начале лета следующего года, когда сошли снега, а Найденов, высадившись десантом вертолета, вновь с поисковой группой прошел маршрутом Глухова, но не нашел никаких следов пропавшего геолога. А когда на резиновых лодках команда Найденова сплавлялась по Хонгору и Агаякану, в надежде, хоть найти останки Глухова, то оленеводы и коневоды из оймяконского улуса ничего определенного сказать не могли. Глухов просто исчез.

По возвращению в экспедицию поискового отряда Найденова, его объявили пропавшим без вести.