Горняки после месячного пребывания на горном участке вернулись на базу. И запестрела база постирушками. Круглосуточно топилась баня. Люди то млели в ней, выбегали и окунались в холодную заводь ручья. То опять парились. Другие просто отсыпались.

Радист-завхоз Семеныч в палатке поставил квашню. Тесто подходило в кадке и двух алюминиевых трехведерных кастрюлях. И на хлеб, и на ландорики… Люди соскучились по свежеиспеченному хлебу, а потому две полубочки, в которых выпекали хлеб, уже дымили трубами, ожидая, когда в их чрево втиснутся формы с подошедшим тестом. На тагане, на медленном огне, что-то булькало. В воздухе разносился аромат варева, подходившего в палатке теста… Дух возрожденного жилья на базе витал по тайге, и оттого запахи жилого были особенно острыми.

Никто не заметил, как сверху ручья по террасе спускался медведь. Было время гона, когда он, отъевшись, искал себе партнершу, выходя к устьям больших ручьев и рек, куда обычно устремлялись, подвластные страстному инстинкту животные.

Натолкнувшись на жилье, медведь, втянув в ноздри волнующие острые запахи, остановился. Сделал круг вокруг базы. Потом вразвалочку, выйдя из-за деревьев, оказался около палатки Семеныча, колдовавшего над квашней, взбивая подошедшее в ней тесто.

Когда медвежья морда просунулась в палатку, Семеныч, увлеченный своим действом, подумал, что это какой-то нетерпеливый горняк зашел полюбопытствовать насчет того, когда же будет выпечка.

— Не скоро! Вишь, только осаживаю…,- произнес Семеныч, вытирая пот со лба, оглядываясь на вошедшего.

Медведь, чуть склонив на бок голову, смотрел на хлебопека.

— Ишь, чего не привидится…,- было прошептал Семеныч, но, опомнившись, взревел:

— Пшел…, э-э-э!

И рванул в торец палатки через стол, опрокинув кастрюлю на пол.

— Медве-едь! Братцы…, а-а-а!… медведь! – истошно закричал Семеныч, барахтаясь между брезентом и бревенчатым основанием, к которому была прибита палатка. Сделав отчаянный рывок, он вывалился из-под брезента и на четвереньках прытью направился к бане, стоявшей поодаль. Медведь, заметив, как задница завхоза скрывается в торце палатки, опрокинул на себя вторую кастрюлю и подался за ним. Вымазанный в ароматно пахнущее тесто он был похож скорее на чудище болотное, пытавшегося достать ускользающую задницу Семеныча.

В это время из бани вышел распаренный голый горняк, намереваясь окунуть чресла в прохладу горного ручья, но, увидев странное существо, приближающееся к бане, и, не заметив бегущего в кустах к бане завхоза, охнул и исчез обратно за дверью.

Завхоз, дотянувшись до дверной ручки и пытавшийся найти спасение в бане истошно орал:

— Открой, падло! Это я же, Семеныч!

— Сгинь, нечистая! Сгинь проклятая! - удерживая дверь с другой стороны, орал горняк.

— Сволочь, это я, открой, падло!

Не то горняк, опомнившийся о том, что за дверью действительно радист-завхоз, не то Семеныч перемог горняка в перетягивании на себя двери бани, но только завхоз перед самым носом медведя успел все-таки проскочить в баню. Косолапый потерся о дверь, пытаясь стряхнуть с себя свисающие комья теста и направился к кухне.

Двое горняков, пилившие «дружбой» дрова за жилыми палатками, видимо не слышали криков завхоза и продолжали заниматься своим делом.

Медведь наслаждался на кухне варевом. Опрокидывал кастрюли, съедал со стола все, что осталось от завтрака и, неудовлетворенный скудным горняцким пайком, направился к жилым палаткам. Из них по очереди выскочили двое горняков и, не сговариваясь, оказались на лабазе. Они орали, призывая хоть кого-нибудь достать ружье и наказать злоумышленника, но никто им уже не внимал. Ни те, которые закрылись в бане, ни те, кто пилил дрова за жилыми палатками, поскольку звук работающей пилы заглушал всё.

Горный мастер, по возвращении на базу, пожадничал. Истосковавшись по молочному, он на ночь нахлестался восстановленного молока после того, как наелся свежей жирной баранины, и это послужило причиной слишком легкого стула. А потому почти неотлучно дежурил около туалета. Наконец, совсем изнемогший любитель молочного, вышел из скворечника, обитого рубероидом, и направился, было, к своей палатке. Но, услышав крики своих горняков, сидевших на лабазе и, заметив выходящего из разорванной палатки медведя, ему ничего не оставалось делать, как вновь скрыться в скворечнике и подавать ослабевшие от жидкого стула крики. Горняки, пилившие дрова, и на время поубавив обороты пилы, слышали невнятные крики своего мастера. Криво усмехались, поскольку думали, что тот совсем занемог от случившегося с ним обстоятельства. И, махнув рукой на несчастного, продолжали заниматься своим делом.

Как всегда бывает в подобных случаях, весь сезон таскавшие на канавы горняки ружья, вернувшись на базу, повесили их на гвозди, посовали патроны в места, которые и не сразу-то упомнишь, в какие именно и были таковы. Сейчас же двое выглядывали из бани в надежде кого-нибудь надоумить все же, найти ружье и наказать или хотя бы прогнать злоумышленника. На них с такой же надеждой посматривали «лабазники». Безнадежно орали по очереди тем, кто пилил дрова, но никто не решался первым попытать счастья и подобраться к ружьям.

Установивший статус-кво медведь, продолжал хозяйничать на базе, методично уничтожая съестное, вороша снаряжение. Простался здесь же.

В конце-концов, пилившие дрова горняки, закончили работу и пошли к палаткам. Выглянувший из скворечника горный мастер крикнул им:

— Братцы, медведь на базе!

Те, заметив творившееся около продовольственного склада, начали судорожно искать глазами, куда бы дать деру.

— В мой палатке над нарами карабин висит! Патроны в рации… - Наущал мастер-засранец из скворешника.

— Вот сам и чеши за карабином! - почти прошипел горняк, державший «дружбу» и отступая по направлению к лабазу. Лабазники, заметив своих сотоварищей, обрадовано завопили. Один:

— Заводи пилу и покажи косолапому, кто здесь хозяин!

Другой:

— У завхоза в балке ружье висит на стене! И патроны на столе должны быть… Я видел сегодня утром…

— Вот сам и шуруй туда, коли видел!- отозвался горняк, снявший с плеча пилу и пытавшийся её завести. Но то ли впопыхах не мог сообразить, как правильно это сделать, то ли кончился бензин, пила не заводилась.

Услышав чихание пилы, медведь, потрошивший продовольственный склад, поднял голову. Втянул воздух влажными ноздрями и, заметив поодаль копошившихся с пилой людей, сделал стойку. Этого было достаточно для того, чтобы те, бросив пилу, ретировались к лабазу, пополнив членство, восседавших уже на нем.

Расставив, таким образом, всех по местам, нежданный гость продолжил чревоугодничество.

Горный мастер, посиневший от слабого стула и видя, как его работяги рванули к лабазу, придерживая штаны, крадучись начал подходить к своей палатке, чтобы взять карабин. Сидевшие на лабазе горняки поняли, что задумал мастер, и криками пытались отвлечь медведя. Но тот, искоса поглядывая на кричавших с лабаза людей, продолжал с наслаждением облизывать банку из-под сгущенного молока, держа ее передними лапами.

Рискуя быть замеченным, горный мастер постепенно приближался к своей палатке. Надо было только пройти мимо кухни и… И здесь медведь заметил его. Бросив банку, несколькими прыжками оказался рядом и поднялся на задние лапы. Опешивший горный мастер опустился на пень и, словно опомнившись, дотянулся до кастрюли с крышкой, начал колотить ими что есть силы, намериваясь таким образом отогнать зверя.

Медведь, склонив голову, наблюдал за клоунадой горного мастера. Потом неожиданно сел на задние лапы и начал облизывать вымазанные сгущенкой лапы. Мастер стучал крышкой о кастрюлю, а медведь в такт облизывал лапы. Идиллия напоминала аттракцион. И кто знает, отчего горше было мастеру, оттого, что он был скоморохом у косолапого, готового расправиться со своей жертвой, если тому не понравится исполнитель неожиданного жанра, или оттого, что вытекало на пень из-под его штанов…

Неожиданно из долины ручья раздался гул вездехода. Он нарастал быстро, пока из-за поворота не вынырнул он сам и уже, натужено гудя, поднимался на террасу, где стояла база.

Медведь сделал стойку, потянул воздух и, словно поняв, что пора и честь знать, несколькими прыжками скрылся в частоколе лиственниц, стеной встававших за избой завхоза-радиста.

Глухову, вылезшему из кабины вездехода, представилась картина, словно база была подвержена налету варваров. Посреди нее ходили растерянные горняки, охали. Подымая то разорванный спальник, то, созерцая разорванную палатку. Завхоз, матерясь, около склада бросал в кучу покореженные банки тушенки, сгущенки. Горный мастер на берегу около кухни с голой задницей застирывал штаны.

Поняв, что произошло, Глухов задал сакраментальный вопрос растерянному завхозу:

— А медведь где же?

— Ушел проклятый!

— Чего же не стреляли? Оружия – арсенал целый у вас…

— Так сложились обстоятельства… Замешкался народ. От страха про ружья забыли и где патроны попрятали…

Глухов, перешагивая через смердящий запах медвежьего жидкого помета, отрезал, обращаясь к радисту-завхозу:

— Проверить все, что осталось, а сумму расписать на себя и горняков. На всех, кто находился на базе! Ясно?

— Может сообщить по рации? Мол, так и так, медведь набедокурил…,-начал, было, мямлить завхоз.

— Вот-вот! И обязательно скажи, что он бедокурил тогда, когда половину партии народу на базе было! – И направился к бане, посмотреть, готова ли для помывки с дороги, поскольку накануне по связи заказал горнякам, чтобы те истопили баньку к его приезду . Но открыв двери предбанника, увидел, что топка сипела и исходила паром, а весь предбанник был забрызган мокрой золой.

— А почему залита печь в бани? – зло крикнул начальник, обращаясь к горному мастеру, развешивавшему штаны на веревке, так и не прикрыв до сих пор наготы.

— Это ты спроси у Степаныча. Он там прятался, - хмуро ответил мастер.

— А ты что?

— Обосрался, товарищ Глухов…,- уже хохотнул мастер.

— Испугался так косолапого что ли?

— Нет… До него случай произошел… А вообще бы ты сам посидел перед медвежьей мордой, тогда бы понял, что опростаться перед зверем не самый большой грех.

— Ты бы, Василич, посмотрел, как мастер наш наяривал на крышке с кастрюлей перед топтыгиным, ты бы умер со смеху. Концерт такой заказал мишке, смех, да и только…,- прыснул подходивший к ним горняк.

— А что сам-то на лабаз скаканул? А? Может, и сам бы опростался, да стул крепким оказался…,- зло ответил на шутку горняка мастер.

— В общем, полный п…ец с вами, засранцы!- итожил Глухов.

Юрий, приехавший с Глуховым, помогавший вездеходчику стащить на базу глуховские лабазы, молча ладил ремень двустволки. Засовывал патроны в патронташ, когда Глухов поравнялся с ним.

— Ты куда это собрался?- спросил Глухов Юрия.

— Надо или убрать или припугнуть косолапого. Вернется на базу после гона и беды может натворить. Обязательно вернется, как пить дать.

— Взял бы кого-нибудь с собой,- посоветовал начальник.

— Горняки он на язык мастак, да мясо жрать, когда кто-то добудет. А охотников среди них нет ходить по тайге лишний раз… Да и наработались они. А я что? Сторож, одним словом…

— Брось, Юра! Без тебя бы вездеход не ходил… И вообще, смотри не долго… Я насчет баньки по-новому распорядился… К вечеру, смотри, ждем!

— Ладно, как получится! – ответил Юрий, перекинул за плечо ружье и скрылся в лесу.

Уже все помылись в бане. Уже вторая выпечка свежего хлеба благоухала под крышей пекарни, а Юрия все не было. Августовская ночь быстро поглотила пространство и заискрилась звездами.

Глухов не спал. Смотрел на дрожащее пламя свечи, слушал какую-то музыку, доносившуюся из приемника. Переживал. Вставал, выходил из палатки. Прислушивался. Все спали. И только призрачный свет освещенной изнутри его палатки, словно островок жизни плыл в океане беззвучного пространства тьмы.

Прошелся к костру, подсунул три бревна, а сверху подбросил сучьев, оставшихся от весновки при строительстве базы. Сучья затрещали, выбрасывая кверху снопы искр и с каким-то тихими ворчанием занялись, а потом взметнули высокое жаркое пламя к звездному небу.

«Придет… Непременно придет Юра,- думал Александр.- А нет, с утра надо организовывать поиски… Лучше бы пришел…».

Забывшись в кратком сне, Александр вскочил оттого, что словно его кто-то позвал.

Он вышел из палатки. Утро уже просвечивало через таежные заросли блеклым восходом. Оглянулся. Никого. Все еще спали. Подошел к подернутым золой еще тлевшим углям костра. Присел. Взял палку и потормошил угли. Бросил в угли палку. Поднялся. Посмотрел на частокол леса и…, не поверил глазам. У крайнего дерева, полуобняв его, опираясь на ружье стоял Юрий и смотрел в его сторону…

— Юра! – кинулся к нему Глухов. – Что с тобой?

— Потоптал меня окаянный все же… помоги добраться до палатки,- шептали губы сторожа.

Глухов осторожно перекинул окровавленное плечо Юрия на свое, подхватил его за талию и тихонько довел до палатки. Положил на спальник. Тот охнул, но не застонал.

— Потерпи, Юра, я сейчас!

Александр выбрасывал из вьючника вещи, доставал какие-то лекарства, аптечку. Разрезал острым ножом штормовку раненому. Осмотрел глубокие царапины плеча…

— Терпи, Юра, я сейчас водкой промою…Щипать будет.

— Ты бы мне вначале глотнуть дал, - слабо зашевелил губами Юрий.

— А что не дать? Пригуби, Юра!

Глухов подставил бутылку к губам товарища.

— Вот это другое дело, Василич! А то еще на примочки расходовать такой горькую, - пошутил раненый.

— Э, да ты, брат, жить будешь, коли разговорился… Потерпи, перевяжу тебя, дорогой, потерпи. Как же тебя угораздило попасть под косолапого?

Сдерживая стоны, Юрий начал сбивчивый рассказ…

— Медведь отошел от базы далековато. И где-то залег… Дорогой простался несколько раз. К вечеру поднялся из чащи. Я его тут и заметил. Начал скрадывать. Потом потерял из виду зверя. Шарахался долго. Потом решил уже возвращаться, когда на подъеме по тропе неожиданно выскочил на меня медведь из-за кореньев поваленного дерева и набросился на меня. Видно почуял, что я его выследил… Плечо лапой поранил… Успел снять с другого плеча ружье и дуплетом разрядить в упор в него. В судороге медведь меня еще раз достал своими коготочками… Как вылез из-под медведя смутно помню. Думал до палатки не дотяну. Чувствую, что земля опрокидывается на меня… А тут ты заметил. Не заметил бы, вот смертушка была бы неладная… До базы дошел, а до палатки сил не хватило… Сказал бы, Василич, горнякам нашим, чтобы закопали зверя.

— Хорошо! Не волнуйся… Не хватало еще за мерзавца переживать. Столько натворил на базе! - напомнил Глухов.

Медведь повредил не только плечо Юрию. Глубокие царапины зияли на ягодице и спине охотника. Александр тщательно обработал раны, обернул тело пострадавшего чистым вкладышем спальника, плеснул в кружку немного водки и снова дал больному. Тот выпил и задремал.

Александр вышел из палатки и поторопился к зимовью завхоза-радиста.

* * *

До связи оставалось минут десять, и Глухов решил переговорить с кем-нибудь из радистов партий, чтобы те продублировали вызов ему санрейса.

На связи творилось что-то неладное… Говорили о каком-то перевороте в стране.

Александр больше недели был в заходе. Радиоприемник не взял – лишний груз. Рация у него вышла из строя в первый же день, но он успел сообщить Курову, что уходит на край листа. К таким маршрутам начальника уже привыкли все, и потому вездеход к нему начальник отряда направил в день, который указал Глухов. По запарке ликвидации участка работ, Александр не расспросил о новостях водителя и Юрия. А те просто забыли, что у начальника неделю связи не было. Теперь, слушая, как о чем-то переговаривались радисты партий, Глухов не понимал, что же происходит в стране. Наконец, не выдержал и позвал одиннадцатого. Тот скороговоркой выпалил:

— Ты что, Глухов, проснулся? В стране переворот!

— А кто у власти?

— А хрен знает, кто… не все ли равно тебе…

— Ну ладно! В случае, если меня плохо будет слышно, продублируй. Санрейс нужен…

— А что случилось?

— Сторожа медведь подрал…

— Ничего себе!…

— Всем топазам быть на связи! Всем топазам быть на связи…,- раздался голос экспедиционного радиста.

Глухов вклинился:

— Степан Романович, РД возьми! Санрейс нужен…

— Глухов, подожди, тут такое в стране творится…

— Степан Романович, мне по барабану, что в стране творится… Мне санрейс нужен. Жизнь человека в опасности.

— Ладно, давай, что там у тебя стряслось!

Передав радиограмму, Глухов успокоился. Проходимость была плохая. Из всего, что он узнал, так это то, что ГКЧПистов арестовали. Что Горбачев сидит в Форосе. А кто правит в стране, так и не узнал… Да, очевидно и никто не знал.

Проснувшийся водитель вездехода моргал глазами и не понимал, что от него хочет Глухов, когда тот разбудил его и в лоб задал вопрос:

— Кто у власти сейчас в стране? Что говорили последние дни по радио?…

— А на хрен это мне нужно?

— Всем не нужно, что в стране делается. Давай, заводи! Поехали…