Шустров с Чернышовым два года бились над золотом Сетте-Дабана. Проект был слишком амбициозен, поскольку охватывал значительную часть территории, в том числе и Светлый, о котором говорил Ношин. В Сетте-Дабане появились новые точки с повышенными содержаниями золота в дайках диабазов. Но это по-прежнему были только точки. Рудных тел не было.

Светлый также не открыл своей тайны. А золото, как и в прежние времена, все мыли и мыли в его долине. Словно кто-то подсыпал его в россыпи. Вроде бы и мыть было уже нечего. На десятый круг перемывалось все. А проходило время, и опять появлялись старатели, и снова шло золото, не ахти уже какое, но его мыли и не оставались в накладе.

В изученных надвигах, куда призывал идти с поисками Перегудов, пириты оказались не золотоносными… Золото в россыпях выходило за надвиги. Мало того, золото Шустровым и Чернышовым было неожиданно обнаружено на террасах высокого уровня. А головки россыпей подтягивались к фрагментам еще более древнего террасового комплекса. Это позволило выдвинуть геологам новую идею о наличии двух источников золота. Пластинчатое золото Шустров связывал с переотложенным из древнего террасового комплекса, а комковатое и плохоокатанное золото – с неизвестным коренным источником… Хорошего рудного объекта, на котором можно было бы поставить поисковые работы на нетрадиционное золото, так и не было обнаружено. Сетте-Дабан традиционно издевался над традиционным тщанием геологов…

— Всё! Хана! Осталось промыть вот эти отвершки ручьев, и будем сворачивать работы. Золотые россыпи все-таки тянутся к измененным минерализованным дайкам. Я отберу пробы вот здесь из рудных даек,- показал пальцами на эрофотоснимок Сергей Шустров, - а ты, Гриша, с промывальщиком вот здесь помаршрутишь пару-тройку деньков. Отвершки промоешь. Иди с лотком до тех пор, пока золото будет. И вот здесь по склонам копуши пройдете. Если золото с даек несется, в копушах оно должно быть. Но вряд ли оно здесь будет.

— Ладно! А окремнелые известняки и доломиты опробовать?

— Итак уже не во что пробы тарить… - Буркнул начальник партии. - Но если сульфиды будут – бери! Надо же как-то традиционно доказывать отсутствие нетрадиционного золота, - пошутил Шустров.

— Ох, и будут же нам загривки наши мылить на техсовете. Все! И кто в надвиги посылал и те, кто невадийский тип навязывал искать. А мы как школьники будем изворачиваться,- надавил на больное место Шустрову начальник отряда.

— Ты, Гриша, раньше-то задницу не подставляй. Глядишь, в анализах что-то и выскочит…

— Это что-то все ждут, а оно не появляется. Глухов с Валовым и те махнули рукой на Сетте-Дабан.

— Как раз Глухов с дайками золото коренное связывает. Надеется найти. А, мне кажется, все это фигня. Сколько не колотил даек, нет в них ни шиша. Сульфиды есть, а золота нет.

— А может, не там колотим?- сомневался Чернышов.

— Там, не там… А где же колотить? Золото в дайках – блаж Глухова. Ношин вон сколько канав влупил вот здесь. – И начальник партии ткнул пальцем в участки горных работ Ношина. – Пусто!

— Но ведь вот здесь у него до двадцати граммов на тонну было,- напомнил начальник отряда. – И Глухов говорил о какой-то зональности, склонении минерализации в дайках. В протолочках у него золото опять же было.

— Это все наука, Гриша! А нам делом заниматься надо. Пробы брать. Шлиховать. Выскочит где-нибудь, если оно есть. Заморочил Глухов голову и Валов туда же. А мы – сермяжники – докажем, что нет здесь ни хрена ничего.

— Так ты ж надеешься на то, что вдруг где-то выскочит золотишко в рудных пробах?

— Надежда умирает последней,- махнул рукой Шустров и пошел собирать рюкзак.

Чернышов с промывальщиком вышли в истоки ручья, где кончалась россыпь. Бросили рюкзаки, вытащили оба лотка.

Россыпь отмыли в начале семидесятых годов. На маленькой террасе прижались два строения, в одном из которых обосновался какой-то охотник. Напротив зимовья в оставленной цистерне еще была солярка. Кое-где были разбросаны изношенные тракторные гусеницы. Брошенные сани наполовину уже замыло в галечнике.

— Сколько взяли здесь золота? – спросил Иван.

— Немного. И сотни килограммов, кажется, не намыли. А, впрочем, не помню, - ответил Григорий и кивнул в сторону истоков ручья. - Ты, Иван, иди вон те два ложка промой. А я на спае вот здесь помою в террасочке. Золото будет – махнешь вон с того уступчика. А не будет, спускайся сюда. Почаюем и перевалим в следующий распадок.

Иван взял скребок, крафтовые пакеты под шлихи и пошел к ложкам.

Григорий смотрел ему вслед и в который раз удивлялся. Мужику уже шестой десяток, пенсию получает, а все в тайгу ходит. Моет. Руки-крюки. Никого в промывальщики не дозовешься, а он словно сросся с лотком. Как начинается сезон, уже тянется к геологам. Зимой перебивался временными заработками, кочегарил иногда. Пил как все работяги пьют. Но не опускался.

Докурив сигарету, Чернышов нагреб гальку со спая и удивился богатому шлиху. Кроме пластинчатого, очень хорошо окатанного золота, было еще просяное. Мелкие шарики были редки, но они сразу обращали на себя внимание. Но рядом с мелким золотишком, было крупное лепешкообразое золото и даже самородок в полграмма.

Геолог взял еще один шлих, потом другой, третий. Золото не убавлялось. Оно заставило забыть о цели маршрута. Григорий мыл уже русло. В нем были лишь знаки. Опять вернулся к спаю террасы и буквально вгрызался в щетки зеленовато-серых сланцев, покапываясь под неё. Вытащив одну большую пластину породы из трещины, он хотел скребком выгрести синюжную глину и бросить на лоток. Но что-то мешало. Тогда он полез рукой и вместе с глиной вытащил… Не поверил своим глазам, самородок. Отмыл его от глины и держал в ладони.

«Грамм на сто пятьдесят потянет. Ничего себе!».

Инстинктивно повернул голову в сторону ложков, куда ушел мыть Иван. Его не было видно.

Григорий опустился на валун. Смотрел на самородок. Он был хорошо окатанным. Но такого крупного золота он еще не видел, сколько не ходил по тайге, сколько не мыл. В небольшой каверне выглядывало что-то серовато-зеленое. Попробовал ножом. Твердое. «Похоже кварц с хлоритом. А это…, кажется сросток кварца уже с породой. Похоже на диабаз. Черт! Из даек все же самородочек… Вот так открытие…Прав все-таки Глухов! Вот лопухнется Шустрик. - Так он про себя называл Шустрова. – Не поверит же! А может не показывать? Прикарманить и все тут. Сто пятьдесят граммов все-таки – не меньше!».

Чернышов опять посмотрел в сторону ложков. Ивана не было.

«С такими деньгами на материке можно начать новую жизнь…,- соображало уже больное воображение Григория.- Не в поселке же его показывать, а тем более продавать…».

Парень, которому уже надо было давно и семьей обзавестись, вдруг понял, как притягателен этот блеск желтого металла. Как приятна ощущаемая тяжесть в кармане самородка, уже протертого мешочком и спрятанного в него. Он не думал о последствиях. Он думал о том, сколько за него дадут. Наконец, сможет покупать хорошую одежду, обувь. Слишком достало его безденежье. Последнюю зарплату давали перед новым годом. И то не всю…

«А что я хуже других? Все и всё куда-то тащат. А золото вот оно. Бери – не хочу. Со спая еще намыть можно. Где сто пятьдесят, там и больше… Нет, хватит за задницу держаться. Пора и пожить, как люди живут…»

— Ну что у тебя?

Чернышов вздрогнул. Он так увлекся мыслями о золоте, что не заметил, как подошел Иван. Инстинктивно локтем, прижал самородок в кармане.

-… Да так, мелочишко отмыл на спае…,- показывал в лотке золото промывальщику Григорий.

— У меня тоже такое просяное есть. Мало его. Но вот что интересно. Смотри, под самой дайкой на склоне пробу взял, спустился в ложок и промыл.

Иван раскрыл еще мокрый пакетик из крафта и показал содержимое.

— Видишь? Плохо окатанное. Явно с дайки несет. Вот куски взял из нее. Как обычно прокварцовано тело. Вот, смотри, сульфидов опять же много. Арсенопирит, кажется…

Григорий смотрел на золото Ивана, а перед глазами маячил его, поднятый им, самородок. Мало того, тот «сигналил» своей тяжестью из кармана. Мол, что там твоя золотина, Иван? Самородок из дайки в щетках оказался!…

«Может показать Ивану? Тогда нужно акт составлять подъема самородка. Пришлепает Шустрик. Начнется нуда с копушением… Уж он всех пригонит копушить склон и .. ничего путного сказать не сможет. Самородок-то на спае террасы… Стало быть богатые части даек могут быть уже срезаны, а в этих каменных образцах, что показывает Иван, вряд ли золото хорошее будет. Сколько не брали проб. Слезы одни. Выходит, может и прав Глухов, что струи золотые в дайках-то есть, точнее были, да срезаны сейчас эрозией, а может где-то еще и остались… Надо только разобраться в зональности, о которой говорил Василич… Нет! Пусть разбираются другие. С меня хватит!».

— Хорошо, Иван! Попьем чайку, перевалим в другой ручей, посмотрим, что к чему.

— Копушнуть бы склон надо,- начал, было, Иван.

— Пускай Шустрик занимается этим. Наше дело оконтурить россыпь…

За водоразделом северный склон был поросшим. Где не пытались взять пробы из склоновых отложений – везде была мерзлота. Прямо под мхом. Закапывались под поваленные деревья. Корни уходил в ту же мерзлоту. Ивана трудно было заставить бросить все и спускаться вниз, к ручью. Он неистово искал благоприятные места отбора проб. И ему удалось все-таки набрать три пробных мешка. Он взвалил рюкзак на плечи и поспешил за Чернышовым. Когда промыл в ручье, в двух из трех мешков были мелкие значки плохо окатанного золота.

— То-то, Гриша! А ты говорил ну его к хренушкам. Золото есть! И в ручье будет. Заросший только больно.

— Предшественниками не установлено,- начал, было, Григорий.

— Предшественники тоже люди. И тяжко и неохота иногда углубляться. Взял с поверхности, а золотишко-то вглубь и ушло. А может и не мыли вовсе. Ручей небольшой.

— На карте показано. Мыли. Видишь, пусто в трех пробах.

— Не верю. Вот увидишь отмою.

И Иван отмыл. Золото было не ахти какое, но было. Да и условия накопления золота в ручье были плохие. Врезанный, буреломом заваленный, ручей выглядел недоступным. Одним словом был мрак, а не ручей.

Довольный Иван суетился у костра, а начальник отряда, откинув в сторону прокисшие от пота и влаги портянки, подняв ноги на сухостоину, мыслил о другом. Ему не давал покоя самородок. Почему-то вспомнил, как первый начальник партии на Индигирке, документируя подъем самородка из россыпи, говаривал ему, сколько помнит себя, не разу не слышал, чтобы у какого-нибудь геолога «к рукам золото прилипло».

«А вот к моим рукам, выходит, прилипло… Приду на базу, покажу начальнику. Пусть у него голова болит… А то так с ума сойдешь».

Чернышов с ума не сошел. И самородок Шустрову не показал. Не смог. Золото, словно, растворило в себе его волю и сознание. Теперь оно руководило его мыслями, постоянно возникая перед глазами. Постоянно и навязчиво.

На защите полевых материалов Шустров набросился на идею Глухова о связи россыпного золота с дайками диабазов. Громил и Перегудова, поскольку в надвигах золота не оказалось. Досталось и Валову, который, зайдя на территорию деятельности Шустрова, все-таки на основе своих наблюдений связывал золото в россыпях с дайками, но в сравнении с Глуховым не питал надежды отыскать достойные внимания золоторудные проявления в дайках диабазов. И это несмотря на то, что добыча золота из россыпей в Сетте-Дабане, которая осуществлялась Боравлевым, с каждым годом опрокидывала пессимистические прогнозы геологов. Золото в промприборы шло, и, причем, очень хорошее, с наличием большой доли крупных самородков. Подсчитанные запасы россыпного золота прежних лет перекрывались с лихвой. И это радовало Боравлева, рискнувшего взять лицензию на золотодобычу в Сетте-Дабане. Правда, она практически для него и ничего не стоила…

Чернышов смотрел на дискутирующих геологов, отстаивающих свои точки зрения, и в душе ухмылялся над амбициями своего начальника партии.

«Ну и туп же ты, Шустрик! Не тягаться тебе с корифеями в экспедиции. Не дорос ты еще. Золото в россыпи принесено из даек. Теперь я точно знаю. Да и если бы я показал тебе самородок и привел свои аргументы, ты бы все равно не поверил в них. Тебе не истина нужна. Тебе необходимо что-то другое… Чтобы заметило начальство рвение твое. Мол, ишь, не смотрит на авторитеты, гнет правду-матку… Как молодой и сильный звереныш, выращенный корифеями геологии, ты набросился на постаревших мэтров и это тебе доставляет удовольствие, даже нет – наслаждение… Вон с каким азартом смотрят на тебя молодые. Ату, Серега их, ату непогрешимых и всегда правых!».

И странное ощущение постигло Григория. Он мог именно сейчас открыть глаза всем сидящим здесь на техсовете своей находкой разного по морфологии золота, эродированного до становления террасового комплекса. Он мог бы показать злополучный самородок, в котором сохранился материал дайки. Тем самым собственноручно мог сотворить себе карьеру геолога-поисковика. Но не сделал этого. Не смог. Самородок, случайно найденный им, лежал в укромном месте, а спай террасы, в котором он нашел его, манил к себе возможностью получить разрешение на старание без применения технических средств и намыть больше золота. К тому же недалеко работают старатели Боравлева. Можно было бы договориться с ними о приеме золота по сходной цене…

«Вот тогда и самородок можно легализовать… Вот потом и про коренные источники золота можно поспорить. Тогда, не сейчас…», - рассуждал сам с собой Григорий. И эти рассуждения приносили ему уверенность в том, что все-таки он не может после считать себя вором. Он был просто им на время… Временным вором.

И все-таки чувство осведомленности собственным открытием, чувство превосходства над дискутировавшими геологами он ощутил сполна. Григорий знал то, что не знали другие. И это ласкало его самолюбие, создавало в глубине сознания шарм превосходства над спорящими специалистами, не располагающими достоверной информацией. Информацией, которой, даже если бы и захотел, поделиться уже не смог. Поздно было выкладывать аргументы. И это тоже почему-то стало волновать начальника отряда. И какое-то беспокойство, и неудовлетворенность собой поднималось в душе у Чернышова. Он уже сожалел, что утаил золото и вместе с ним информацию, цена которой, может быть, была выше, чем сомнительная стоимость самородка. Порядочность и воровство вели в нем уже непримиримую борьбу. И эта раздвоенность уже мешала ему жить. Из жизнерадостного, геолог превратился в замкнутого и недоверчивого человека.

Юля, заметив, как после сезона Григорий сильно изменился, напротив неожиданно прониклась к нему удивительной привязанностью и готова была на все. Но он не замечал девушку. Его перестало тянуть к ней, поскольку мужское удовлетворение он тайно находил в страстности замужней женщины.

Равнодушие Григория ранило самолюбие Юли. И однажды она переступила через себя. Зашла к нему в комнату и бросилась сама на шею. Заплакала. Но Григория не тронули обнаженные чувства девушки. В нем заговорил уже умудренный опытом самец. Он взял девушку, а к утру выпроводив ее за дверь, бросил на ходу: «Найди себе другого, Юлечка. Я переболел тобой. Раньше надо было… Теперь у меня есть другая женщина…».

* * *

У Юли произошел срыв. Она заболела и попросила отпуск без содержания. Через некоторое время новый удар постиг девушку. Она узнала о своей беременности. Написала письмо Григорию. Тот не ответил, а на телефонный разговор, который она заказала, не явился.

* * *

Весной следующего года Чернышов добился разрешения на добычу золота из россыпи ручья, в котором нашел самородок, без применения технических средств. Григорий нашел Ивана-промывальщика и предложил тому мыть с ним золото. Тот согласился. Больше, собственно, и брать-то никого не было. Бичи не то вымерли, не то перебрались в другие, более хлебные края. Геологи разъезжались.